Посовещавшись, гвардейцы решили рыть ход сообщения до роты. В подвале пробили наружную стену, обращенную к Волге, и тайком стали копать. В патронных ящиках оттаскивали землю, засыпали ею оконные проемы и копали, копали, прерываясь только на время вражеской атаки.
Афанасьев придирчиво следил за ходом работ и все время поторапливал. Ему казалось, что работы ведутся медленно. И когда Павлов передал лейтенанту пожелание жителей дома помочь воинам, Афанасьев согласился. Через пять дней ход, по которому можно было пройти до мельницы в полный рост, был готов. К этому времени из штаба батальона протянули телефон с позывным «Маяк», подступы к зданию заминировали противопехотными и противотанковыми минами, проделали четыре подземных хода к наружным огневым точкам. Гвардейцы по-хозяйски обосновывались в доме. В подвале установили койки для отдыха бойцов и командиров, даже оборудовали ленинскую комнату. Словом, все было предусмотрено для длительной и успешной обороны. В случае необходимости гарнизон мог даже вести оборону в условиях полного окружения.
Афанасьев хорошо понимал, почему командование, даже сам Родимцев, «болеет» за этот четырехэтажный полуразрушенный дом. Как опорный пункт на переднем крае елинского полка он имел исключительно важное тактическое значение. Дом держал под огнем своих пулеметов все прилегающие улицы, откуда фашисты пытались контратаковать. Более того, рядом находилась мельница, где расположился наблюдательный пункт дивизии. Рядом совсем, рукой подать. А если принять во внимание, что два дома, стоявшие около мельницы, удерживал противник, позиция гарнизона Афанасьева приобретала еще большее значение. Отбей фашисты этот дом — и они могли бы безнаказанно хозяйничать во всем районе, свободно маневрировать войсками.
Размышляя о значении своей миссии, лейтенант улучил часок и решил вздремнуть. Уходя в подвал, предупредил Павлова, чтобы тот не отлучался от телефона. Внизу треск автоматных очередей едва слышался. Только глухое ухание минометов напоминало, что наверху властвует война. Лейтенант, не раздеваясь, растянулся на койке. И к своему удивлению, не смог сразу заснуть. Разные мысли лезли в голову: и о безжалостной войне, и о бойцах, оставшихся наверху.
Война! Страшное бедствие. Она разметала родных и близких по всей стране. И кто ведает, найдут ли они когда-нибудь друг друга. Война свела вместе незнакомых людей, побратала их. Вот и здесь, в этом доме, захваченном разведчиками сержанта Павлова, судьба свела людей разных национальностей, из всех концов страны: русских, украинцев, грузина, абхазца, татарина, узбека.
У каждого где-то далеко остались семья, дом, родители. А сейчас у них один общий дом — вот этот, четырехэтажный, в трехстах метрах от Волги. И семья у них теперь одна — родная дивизия.
У оконных проемов, на лестничных переходах, в траншее перед домом затаились бойцы. Поди сходи, спроси у них, о чем сейчас думают. Задашь такой вопрос — не сразу, пожалуй, и ответят. Пробовал однажды Афанасьев, для поддержания боевого духа, поговорить с бойцами по душам. Увидел, как бывалый тридцатипятилетний боец Павел Демченко кропотливо сооружал из кирпичей и толстых томов энциклопедий амбразуру для своего «максима», и спросил его:
— Не жалко книг?
— Да оно-то, конечно, жалко, даже стыдно, что чужой труд изводим, но война, она не только книг, людей не щадит.
И простой боец продолжал успокаивать лейтенанта, чтобы тот не сомневался, что он, Павел Демченко, понимает ценность книги, объяснил лейтенанту, что он не какой-нибудь варвар, а ради победы старается. Лейтенант только улыбнулся в ответ. А лежавший рядом молодой боец, наверное так и не успевший ни разу в жизни побриться, молчал, с наслаждением посасывая черный сухарь.
— О чем задумался? — спросил лейтенант.
— А ни о чем, просто так лежу, фрицев поджидаю.
— Ты что же, им свидание назначил?
— На том свете я им свидание назначил, — буркнул в ответ паренек.
Так и заснул лейтенант, шевеля потрескавшимися губами. Во сне он видел своих бойцов. И Павлова, сидевшего в кресле у телефона, и молодого паренька, распиливавшего пилой огромный черный сухарь, и пулеметчика Павла Демченко, несшего в желтой авоське огромные тома энциклопедии, и командира пулеметного взвода Илью Воронова, деревянным черпаком разливавшего по алюминиевым кружкам золотистый мед со своей пасеки. А когда он тоже подставил свою кружку, кто-то дернул его за плечо. Афанасьев открыл глаза. Над ним стоял сержант Павлов и теребил его за плечо:
— Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант…
18
Павлов доложил, что звонили из полка и предупредили, чтобы к вечеру ждали «гостя» и обеспечили его безопасность.
— Во дает, — только и выдохнул лейтенант. — Чего его нелегкая несет в самое пекло?