Неодолимые

Конечно, они знали, что комдив не робкого десятка, по блиндажам не прячется, но чтобы вот так, на передовую, в дом, судьба которого еще по-настоящему и не определена, это уж слишком. С сержантом они были единодушны, что риск очень велик. Но приказ есть приказ. И Афанасьев, проверив боевые посты в доме, выставил в одну из открытых, хорошо замаскированных траншей пулемет «максим». У пролома в торцовой стене, завешенной солдатской плащ-палаткой, приказал дежурить самому Павлову. Лейтенант рассудил, что сержант, бравший дом, должен, как старожил, сам встретить генерала. И Яков понял Афанасьева, был ему благодарен за почетное поручение.

Приготовившись к встрече, лейтенант приказал раздать ужин гарнизону, свободным бойцам разрешил отдохнуть. А чтобы блеснуть перед комдивом, продемонстрировать боевой дух гарнизона, приказал завести найденный в одной из квартир старенький патефон.

Родимцева сопровождали трое. Адъютант Шевченко, ординарец и автоматчик из роты охраны. Ночь выдалась хоть глаз выколи. Только кровавые пунктиры трассирующих пуль напоминали, что справа окопались фашисты. В траншее, вырытой от дома до мельницы, в полный рост идти было более или менее безопасно. Во всяком случае, так считал генерал. Он даже хотел идти первым, но настоятельная просьба адъютанта «поберечься» заставила комдива занять место в середине. Шли осторожно. При ярком всполохе ракет приседали на дно, терпеливо дожидались, когда опять траншею спеленает тишина. Неожиданно впереди послышались глухие звуки какой-то бравурной музыки. Слов расслышать было нельзя, а мелодия показалась всем знакомой. Остановились, прислушались. Адъютант на мгновение задумался: «Что это? Неужели немцы?» Они уже привыкли к тому, что гитлеровцы, натаскав из разрушенных, заброшенных домов патефоны, крутили популярные пластинки для «психологической обработки» советских воинов. Заведут, скажем, на полную громкость «Катюшу», а потом включат репродуктор и начинают расписывать райские кущи в фашистском плену. Шевченко еще раз внимательно осмотрелся, дождался даже очередной ракеты, которая осветила впереди четырехэтажный дом. Сомнений не было — музыка доносилась из дома Павлова. «У самовара я и моя Маша, а за окном становится темно…» — пел патефон.

— Веселятся, шайтан их побери, — довольный, чертыхнулся комдив. — Давайте, ребята, поторапливаться, а то на концерт опаздываем.

Холодная, промерзлая траншея уперлась в заскорузлую плащ-палатку. И тут же перед адъютантом Шевченко неожиданно выросла фигура сержанта Павлова.

— Мы вас заждались, — как-то буднично встретил он адъютанта комдива.

А когда увидел пролезающего в пролом стены генерала, сразу подтянулся, взял под козырек и четко, по-военному, доложил, что группа бойцов под командованием лейтенанта Афанасьева удерживает Дом специалистов.

— Что это за музыка? — хитровато прищурил карие глаза комдив.

— Свободные от дежурства бойцы отдыхают, — отрапортовал Павлов.

А патефон продолжал хрипловато объяснять, что «как самовар, кипят желанья наши». Комдиву пришлось по душе настроение бойцов, оборонявших дом. И то, как они по-хозяйски обосновались здесь. Понравился и небольшого роста, смышленый сержант Павлов. И деловитый, хладнокровный лейтенант Афанасьев. Не мог он не улыбнуться, когда увидел в подвальном помещении, оборудованном под красный уголок, старый потертый патефон с поднятой крышкой и суровый, направленный в глухую ночь станковый пулемет.

Бойцы, отдыхавшие от дежурства, по команде лейтенанта замерли по стойке «смирно». Конечно, вид у них был не парадный. Затертые, перепачканные кирпичной пылью ватники, давно не чищенные сапоги, простенькие шапки-ушанки. Но что понравилось комдиву, так это личное оружие. Оно было в полном порядке — начищенное, ухоженное.