Неодолимые

Комдива одолевали многочисленные заботы. Все полки, батальоны, взводы, как и гарнизон лейтенанта Афанасьева, ожесточенно дрались в эти дни на улицах Сталинграда. В не менее тяжелом положении, чем у «молочного дома», находились гвардейцы в районе вокзала, в развалинах заводских цехов, на склонах Мамаева кургана. И за всеми надо уследить: вовремя дать совет, послать подкрепление, обеспечить боеприпасами, позаботиться о раненых и держать, держать в рабочем состоянии центральную переправу — эту важную артерию, связывающую дивизию с тылом. В эти трудные, критические для судьбы города моменты надо было поддержать боевой дух войск, патриотический настрой солдат и офицеров, пресечь паникерство. Уже в первые дни обороны он отдал приказ, по которому на левый берег даже раненые могли уйти только по личному разрешению командира дивизии. Нет, Родимцев не вмешивался в дела подчиненных, не подменял командиров полков, батальонов. Он как бы подключался в момент принятия решения младшим командиром. И было это естественно и непринужденно. Без крика или пронизывающих взглядов, но все понимали, что как комдив сказал, так и будет, потому что здесь, в Сталинграде, действия рот и батальонов развивались на глазах не только комбатов, но и комдива.

Родимцев наблюдал в стереотрубу штурм «молочного дома». Он, недавно побывавший в гарнизоне лейтенанта Афанасьева, сейчас особенно внимательно следил за гвардейцами, перешедшими в атаку. Перед его глазами вставали усталые лица бойцов, занявших оборону в «своем» четырехэтажном доме и сейчас штурмовавших очередной опорный пункт гитлеровцев. Он видел, как комбат Жуков бросил на выручку товарищам свой последний тощий резерв и как гитлеровцы артиллерийским огнем отсекли резерв от «молочного дома». Он видел многое и понимал, что противник вот-вот вернет себе здание, из окна которого лишь изредка огрызался станковый пулемет…

А тем временем защитники «молочного дома» готовились принять последний бой. Их оставалось в строю шестеро — двое офицеров, трое бойцов. Да еще санинструктор Маруся Ульянова, хлопотавшая в подвале у раненых. Лейтенант Афанасьев отдал последний приказ своим боевым побратимам: «Стоять насмерть». За станковый пулемет лег Воронов. Заправив последнюю ленту, он короткими очередями стал отстреливаться от лезших напролом фашистов. Бил расчетливо, наверняка, понимая, что ни одна пуля не должна быть израсходована напрасно. Воронов видел, что немцы, не обращая внимания на большие потери, лезли, лезли, словно саранча, к подъезду дома, к пролому в стене. Вон уже несколько человек вышибают входную дверь, заваленную битым кирпичом. Пулеметом туда уже не достать, и Воронов, на секунду оторвавшись от прицела, метнул в гитлеровцев гранату. Но едва рассеялся дым, как прямо по трупам убитых к дому бросились другие фашисты. Наконец они выбили дверь, ворвались в здание. И в этот миг перед Вороновым разорвалась граната, что-то тяжелое, горячее ударило по руке. Он вскрикнул скорее от неожиданности, чем от боли, его левая рука безжизненно повисла, из рукава полушубка на битый кирпич потекла струйка крови. Побледневший, теряющий сознание пулеметчик зубами выдернул кольцо из последней гранаты, бросил ее в окно, медленно опустился на пол.

К пулемету стремительно бросился Иващенко. Но едва он дал по фашистам несколько коротких очередей, как пулемет замолк — кончилась последняя лента. И едва он потянулся к поясу, чтобы отстегнуть гранату, как на этаже раздался взрыв влетевшей мины. Боец вздрогнул, опустил голову на руки, навалился всем телом на пулемет.

Теперь их оставалось трое. Лейтенант и два его боевых товарища. Патроны и гранаты кончились. Единственное оружие — два пистолета. Бойцы переползли ближе к лестничной площадке, забрались в угол, обложили себя кирпичами в надежде уберечься от случайных пуль и осколков. В доме уже слышался беспорядочный топот, чужая речь.

— Попрощаемся, ребята, — хрипло предложил лейтенант и зачем-то подул в ствол пистолета. Они молча протянули друг другу руки. И тут огромной силы взрыв разбросал бойцов и их кирпичную броню по комнате. Придя в себя, лейтенант пополз по битому кирпичу, надеясь найти утерянный пистолет. Где-то далеко доносились выстрелы, разрывы гранат и родное «ура».

Комдив точно оценил обстановку, когда отдал команду артиллеристам ударить «как следует» перед «молочным домом». Даже ориентир подсказал — парадная дверь здания. И только после того, как артиллеристы проутюжили огнем подходы к дому, резервной роте удалось прийти на выручку к своим.

20