Неофеодализм

Смутное время разделило европейский феодализм на два периода – ранний и поздний феодализм.

По законам подобий и совпадений турбулентный XX век разделил капитализм на два периода – индустриальный и символический.

По существу в X веке сформировалась новая форма феодализма – символический феодализм. Спустя тысячелетие, в XX веке, на смену индустриальному капитализму пришел символический капитализм. Существенное сродство эпохи символического феодализма и настоящего времени состоит в значении и в отношении к символу.

Появление поэтов-символистов стало предвестием символического ренессанса. Поэты-символисты интуитивно ощущали, что жесты и символы соединяют в себе чувственное и рациональное. Пх творчество ознаменовало начало культурного декаданса, ставшего выражением невротического страха перед предстоящими потрясениями. Само появление этой невротической ноты говорит об атмосфере тревоги и глубинной неуверенности. Такой же невротический страх стал лейтмотивом смутного времени Средних веков. Люди того времени, пусть неосознанно, были участниками и свидетелями гибели одного мира и становления другого мира.

Глядя из своей клюнийской обсерватории, монах Рауль замечал «убыстрение жизни», которое вызывало резкие толчки, хотя и слабые на фоне череды потрясений, неурожайных лет и опустошительных войн. Поверх преходящих всплесков и спадов жизни монах ощущал некую едва уловимую, но самую глубинную перемену:

«В тысячный год после Страстей Господних дожди, грозы ослабли, повинуясь божественным доброте и милосердию… вся поверхность земли покрылась приятной зеленью и изобиловала плодами».

В интервале нескольких поколений около тысячного года происходит какое-то медленное, смутно различимое глубинное движение: сельские местности всё энергичнее заселяются. Рост населения питает энергией всё общество. Последние Каролинги покидают авансцену «европейского театра». Наступает сумеречное время. Эдмон Поньон пишет («Повседневная жизнь Европы в тысячном году»):

«Когда ”сумерки” начали постепенно рассеиваться, а полностью они рассеялись лишь к концу XI века, – занимающаяся заря осветила уже совершенно иной пейзаж».

Когда монах Рауль говорит о мирской суете, он подчеркивает появление обширного срединного слоя людей, находящихся между «знатными», «богатыми» и «совсем малыми». Судя по внешним признакам, именно внутри этой промежуточной страты и замышляются в начале XI века заговоры, создаются союзы сопротивления. Здесь наверху – сеньоры, внизу – те, кто трудится, подневольный народ; наверху – «сильные люди», внизу – «бедняки»; наверху – те, кто обладает законным правом носить оружие, внизу – те, кто отныне такого права лишен. И в самом центре этого, напряженного до предела, социального пласта – слой mediocres – средних людей. В этом среднем слое сошлись два потока, произведя сильную турбулентность. Один шел снизу от крепнущих сельских структур. Другой – сверху от дробления королевских пространств. Что касается первого потока, то он усилился в результате процесса, который Роббер Фоссье назвал «оклеточиванием» – «encellulement».

Основанием «оклеточивания» Фоссье видит «рождение деревни» в период между 990 и 1060 годами. Жилища, которые до той поры были разбросаны, соединяются внутри пространства, иногда огороженного и часто получающего особый правовой статус. Эти жилища не раз придется перестраивать в соответствии с нуждами разрастающихся семей и требованиями производства. Но их уже невозможно будет перемещать с места на место, ибо они сооружены из более прочных, чем прежде, материалов. Однажды родившись таким образом, скопления жилищ сами станут ядрами «округи». Эту округу, скрепляемую сетью дорог, постепенно упорядочит разумное размещение пахотных участков, пастбищ, виноградников и площадей, предназначенных для общего пользования. Такое «отвердение» произойдет вокруг какой либо-точки притяжения. Иногда ее роль играет большое укрепленное, поместье, замок, чаще всего – приходская церковь и ее atrium – предхрамие.