Неофеодализм

В Средние века много спорили о том, как возможно в земной жизни созерцание Бога: только ли через созерцание его творений или, в пределе, еще и непосредственно, «лицом к лицу». Обе возможности признавали допустимыми. Впрочем, признавалось, что непосредственное познание Бога без какого-либо посредства чувственных знаков, если и происходит, то только неизлечимым образом и лишь немногими из смертных. Созерцание Бога «лицом к лицу» доступно душам в Царствие Божием. Для большинства смертных открыт только один путь познания творения и Творца – символическое прочтение мира. Создатель обнаруживает Себя под покровом символов, посредством зримых и чувственных переживаний, являющихся знаками Его трансцендентной сущности. На этом основании средневековое знание имело дело не с вещами, а с символами. Бернар Клервосский в XI столетии определял науку как

«мудрое и тщательное осмысление знаков божественной деятельности в мире».

Божий помысел прозревают избранные, да и то при редком стечении обстоятельств. Прочим дозволено верить и доверять. Один из прочих, далеко не самый последний, Дунс Скот выразился эмоционально:

«Верую, Господи, но, если можно, хотел бы и знать».

Те, кто хотели знать, создали экспериментальный метод. Ньютон сформулировал новое кредо:

«Hypotheses non lingo» – «Гипотез не строю».

То, что невозможно наблюдать, хорошо только для праздных размышлений. То, что невозможно повторить на опыте, не стоит и внимания. Синева неба неповторима. И экспериментально установлено, что никакой синевы в небе не существует. Синева есть лишь видимость и чувственная интерпретация – репрезентация.

Само пространство есть репрезентация, априорная форма представления (Кант). Любое познание – экономная систематизация чувственных восприятий и не более того (Мах). Любая «интерпретация есть установление истины» (Ницше). Сама истина есть условное соглашение относительно элементов и правил игры (Эйнштейн).

В атмосфере релятивизма смена мнений подобна танцу порядков и перспектив, которые перестраиваются в зависимости от точки обзора, от любых новоявленных фактов. Это лишает истину божественной поступи и наделяет толкование законодательной функцией. Наблюдение, опыт и тест – вот картезианские критерии реальности. Несмотря на такую определенность, сознание всегда держало в памяти древнейшую, умудренную опытом бытия-как-присутствия традицию греческой мысли, согласно которой истинная структура мира вне чувственно воспринимаемого, она – в области умопостигаемого.

В середине XX века к этой сакральной истине философ Мартин Хайдеггер воззвал как к оплоту веры, как к последнему спасению, возврату к утраченным истокам. Хайдеггер воскресил забытое и погребенное Бытие как ту силу, которая основывает всё сущее и воздействует на него, как лад, который всё слаживает и к которому всё должно приладиться.

В середине XX века появилась квантовая механика. С самого начала она стала генератором парадоксов. Старые представления об абсолютной истине мешали квантовым интерпретациям.

Большинство прикладных специалистов укрылись за непробиваемой стеной математических формул – в «башне из слоновой кости». Они могли точно рассчитать и предсказать разнообразные эффекты в электронной оптике, атомной и ядерной физике, микроэлектронике. Но они не смогли найти одну, простую и ясную модель, пригодную для описания всех этих эффектов и явлений. Многие физики стали позитивистами. Они признавали, что одно и то же явление может быть описано различными, логически друг с другом не связанными моделями. Иными словами, физическая модель не обязана вписываться в единую систему представлений о реальности. Физическая модель может быть какой угодно, коль скоро позволяет верно и точно предвычислять тот или иной аспект события. Физики-позитивисты провозгласили:

Физическая модель не может и не должна стремиться к абсолютной истине.

Защищая свою цитадель, физики даже выступили «против философии». Нобелевский лауреат Мюррей Гелл-Манн высказался против философии:

«Философия мутит воду и затуманивает важнейшую задачу теоретической физики – отыскивать согласованную работоспособную структуру».

Эта фраза, точно по Фрейду, выдает интуитивную веру физиков в существование единой структуры организации реальности или «всеединого Лада».

В этом суть физического реализма.