Неоконченная симфония Дарвина: Как культура формировала человеческий разум

Одна из таких кандидатур – обобщенная способность человека к учительству, включающая мотивацию к тому, чтобы учить и учиться, а также способность понимать уровень знаний ученика. Если я не ошибаюсь насчет того, что изначальной функцией языка было содействие обучению, то еще одна адаптация к социальному научению – это язык. Добавлю к этому пару признаков, которые могли развиться для содействия социальной передаче, – склонность взрослых разговаривать с детьми на «их» языке и склонность детей к этой речи прислушиваться. Сюда же относятся другие разновидности педагогического ориентирования{1308}. Еще один убедительный пример – необычайная социальная мотивация к имитационному подражанию, силу и повсеместность которой не станет отрицать ни один родитель, и социальные связи, которые благодаря этой мотивации устанавливаются{1309}. Не менее убедительна и склонность маленьких детей прослеживать направление чужого взгляда, равно как и мотивация делиться впечатлениями с другими за счет совместного внимания{1310}. Возможно, даже белки глаз как-то менялись у нас в ходе эволюции, чтобы нам было проще следить за направлением чужого взгляда при близком коммуникативном взаимодействии{1311}. Незаурядная склонность человека подстраиваться под поведение большинства тоже, несомненно, входит в число кандидатур на звание адаптаций к социальному научению{1312}. В отличие от теории ассоциативного научения модели культурной эволюции позволяют объяснить, почему человек с большей вероятностью будет подражать действию, которое выполнено тремя людьми по одному разу, чем выполненному одним человеком трижды{1313}. Сюда же определенно относятся наши способности понимать чужое душевное состояние и вставать на точку зрения другого человека, а также распознавать намерения разных людей{1314}.

И, наконец, я приводил уже и нейронные, и генетические данные, свидетельствующие, что человек обладает особой пластичностью, позволяющей ему формировать кросс-модальные нейронные связи между информацией от органов чувств и моторными реакциями, тем самым облегчая имитацию и эмуляцию{1315}. Как и следовало ожидать, учитывая способствующее передаче знаний между поколениями удлинение периодов ювенильной зависимости в ходе эволюции, характерный для раннего этапа развития мозга период пластичности синапсов у человека тоже увеличился{1316}. Даже самые примитивные и древние наши способности к научению, такие как умение улавливать связи между событиями, понимать последствия собственных действий и гибко подстраивать свое поведение к обстоятельствам, были существенно усовершенствованы{1317}, скорее всего, за счет отбора в пользу усиления социального научения. Вполне вероятно, что это расширение возможностей общего научения и повышение пластичности сыграло важнейшую роль в когнитивном развитии человека. Хотя я предполагаю, что со временем у нашего вида откроют еще множество психологических адаптаций к социальному научению, добраться до истоков этой когнитивной деятельности будет, на мой взгляд, нелегко. Адаптации к социальному научению, скорее всего, представляют собой сложные продукты развития, которые строятся на полученных в результате эволюции мотивационных, перцептивных или когнитивных предрасположенностях за счет самых общих процессов научения, которые чутко реагируют на конструируемую средствами культуры, символически кодируемую среду{1318}.

Таким образом, все указывает на то, что крупномасштабное сотрудничество, которое наблюдается только в человеческом обществе, возникает благодаря нашим беспрецедентным по мощности способностям к социальному научению, имитации и учительству в сочетании с воздействием на наш разум коэволюционной обратной связи, этими же способностями порождаемой. Культура направила человеческие популяции по недоступному другим – не культурным – видам эволюционному пути, либо создавая условия для развития уже существовавших механизмов сотрудничества, таких как непрямая взаимность и обоюдовыгодный обмен, либо образуя новые механизмы, не наблюдаемые у других видов, такие как культурный групповой отбор. В этом процессе, судя по всему, благодаря генно-культурной коэволюции складывалась определенная психология. Она включала в себя повышенные способности и мотивацию к тому, чтобы учиться, учить, общаться с помощью языка, имитировать и эмулировать, а также предрасположенность к послушанию и социальной терпимости, к совместным целям, намерениям и вниманию. Эта психология полностью отличается от того, что мы наблюдаем у других животных, и от той, которая могла бы развиться в ходе одной лишь генной эволюции{1319}.