Неопалимая

Первой отреагировала соборная стража, выступив вперед под слаженный лязг доспехов. Божественная подняла голову и впервые заметила зрителей. Она бережно прижимала к себе голову Леандра, затерявшись в своем собственном мире.

– Не подходите! – крикнула она, задыхаясь. Мне казалось, она не притворяется, ей действительно плохо.

Свод огласил шокированный ропот. Я сразу же поняла, как окружающие воспринимают эту сцену. Священнослужители ощутили Восставшего, но решили, это был мой Восставший – его сила была слишком переплетена с силой Саратиэля, чтобы их удалось различить. Неподалеку лежал мертвый ризничий, его кадило валялось у моих ног; Божественная – вся в крови и в смятении, а Леандр, похоже, ранен. Алтарь позади нас расколот на две части. И Артемизия Наймская оказалась единственным человеком, который мог бы быть ответственным за это.

Я шагнула вперед, едва не потеряла равновесие и схватилась за спинку скамьи. По крайней мере, мне так показалось; двигаться меня заставлял Восставший, каждое действие выходило неуверенным, пока я осознавала, что собирается сделать мое тело.

Голова раскалывалась, в животе сплелся клубок из ужаса и ярости. Передо мной возник образ города в столбе серебряного пламени – душ всех солдат, священников и мирных жителей Бонсанта, угасших, словно свечи; это пламя пылало бы так ярко, что даже святые сестры в Шантлере в страхе обратили бы свои взоры на север. Тогда никто не сможет нас тронуть – ни Круг, ни Саратиэль. Мои пальцы крепко сжимали спинку скамьи, пока дерево не раскололось.

Когда-то я верила, что именно этого хотел Восставший. Теперь же чувствовала дрожь в своих руках и знала, что он боится. Я не была уверена, что делать, но все равно потянулась к нему – безмолвное предложение снова взять управление на себя, подобно протянутой руке. Восставший замешкался. Затем, в благодарном порыве, удалился.

Следующий вдох был сделан уже по моей воле. Я эксперимента ради попробовала повернуть голову, чтобы оглянуться на священнослужителей на балконе, и тело повиновалось.

Выражение ужаса на их лицах сменилось растерянностью. По собору прокатился вздох облегчения. Они больше не ощущали Восставшего.

– Они также не в силах почувствовать Саратиэля, – произнес Восставший, его присутствие ощущалось внутри меня плотным клубком эмоций. – Он скрывает себя и попытается выдать себя за священника.

Божественной удалось поднять Леандра на ноги, несмотря на то что он все еще тяжело опирался на нее.

– Клирик Леандр не пострадал! – воскликнула она. – Он… Он оправится от нападения. Принесите кандалы святой Августины, скорее. Артемизия Наймская… – Она оборвала себя, прислушиваясь к тому, как Леандр что-то бормочет у ее груди. Затем закончила: – Артемизия не может контролировать реликвию святой Евгении.

Мне было интересно, что он сказал ей – или, скорее, что сказал ей Саратиэль. Церковники сразу же разбежались, чтобы исполнить ее приказ.

В наступившей тишине я услышала мрачный, приглушенный гул, похожий на удары прибоя о далекий берег. Он исходил от освещенной свечами толпы, собравшейся у дверей собора. Они беспокойно перемещались, намереваясь ввалиться внутрь. Люди стали повторять одно слово. Сначала я не смогла разобрать, что именно, но по мере того, как все больше голосов присоединялось, возникла знакомая интонация, и ритм усилился, проносясь по часовне, подобно пульсу.

– Артемизия. Артемизия. Артемизия.

Ветер сменил направление, врываясь порывом ночного воздуха, пахнущего дымом, потом и дикими загородными краями, нетронутыми человеком. И вместе с ним пришла опасная энергия, высвобожденная жестокость нарастающего шторма. Я чувствовала, как она колется о мою кожу, почти ощущала ее вкус. Волосы на руках встали дыбом.

– Артемизия. Артемизия! Артемизия!

– Закрыть двери, – распорядилась Божественная, широко распахнув глаза.

Стража бросилась исполнять, приглушив шум до глухого гула. Засов упал на место с грохочущим стуком, который напомнил мне день нападения одержимых на Наймс. Тогда двери не смогли удержать Мертвых. Я гадала, сдержат ли они теперь живых.

Я не осмелилась заговорить с Восставшим. За мной наблюдали слишком много людей; они могли увидеть, как шевелятся мои губы. Все они не знали, насколько были близки к смерти, будучи запертыми в соборе с несвязанным духом Пятого Порядка. Я ощущала себя как открытое пламя, что удерживают рядом с сухим хворостом. Одно неверное движение могло все воспламенить.

Божественная с беспокойством коснулась щеки Леандра, пригладила его волосы. Он терпел прикосновения какой-то миг, затем взглянул на меня. Нет – на меня взглянул Саратиэль. Лицо Леандра осталось прежним, но из его глаз выглядывало что-то мертвое, древнее. Он шагнул ко мне, Божественная вцепилась в его руку.

– Мы не должны убивать ее, – прошептала она. – Ты обещал, что больше не будет убийств. Что ты сделал с моим ризничим? Когда я сдвинула крышку шкатулки для тебя…

Выражение лица Леандра было неумолимо, но безмятежно.