–
Я отвернулась и опустилась на тюфяк.
– Мне казалось, ты говорил, что я самый худший сосуд, который у тебя когда-либо был.
–
Что бы Восставший ни начал говорить, он, похоже, не смог закончить.
–
Я подняла кандалы и позволила им со звоном упасть на колени.
– Ты можешь что-нибудь сделать в таком состоянии?
–
Мой взгляд снова устремился в окно, на клочок темного неба за решеткой. Должно быть, налетели облака, потому что я не увидела ни одной звезды.
–
– Кузница для изготовления оружия, – промолвила я, вспомнив его предыдущую метафору.
–
Во рту пересохло, я подумала о выжженных следах на алтаре святой Агнес и со стыдом порадовалась, что этот разговор был теоретическим. Но мои мысли все равно крутились вокруг идеи использования Старой Магии. Как далеко я зайду, если у меня не останется другого выбора? Я больше не могла осуждать тех, кто обратился к ереси как к последнему средству – не теперь, когда знала, каково это: видеть, как столько жизней висят на волоске, не имея возможности помочь, как безнадежность и чувство вины смыкаются, словно стенки могилы. Если существовала сила, способная спасти их…
Это правда, что святые совершали ужасные преступления. Но не менее верно было и то, что Лораэль не пережил бы Скорбь без реликвий. Сколько невинных было избавлено от ужасной смерти за каждого заключенного духа? Сотни? Тысячи?
Мой взгляд упал на покрытые шрамами руки, горло сжалось. То, что я испытывала в детстве, слушая песнопения сестер, наполненные чистой, парящей, чудесной верой, – я вдруг поняла, с ощутимой дрожью потери, что это чувство ушло навсегда. Я никогда не смогу вернуть его обратно.
–
– Я не могу принять это.
–
Я не была уверена, что смогу выразить свои запутанные, ядовитые мысли словами. Мне казалась кощунством даже попытка оного.