Наше путешествие стало похожим на сон. Страх, что времени не хватит, улетучился, сменившись отрешенным оцепенением. Жители Ройшала несли меня вперед, словно приливная волна. В какой-то момент мне показалось, что я вижу рядом с собой Элейн; не уверена, привиделось ли мне это. Там был Чарльз и еще Жан. В другой раз на улицу мягким дождем посыпались белые лепестки. Я смотрела в недоумении, гадая, не пошел ли снег, пока не поняла, что из верхних окон домов выглядывают люди и бросают вниз пригоршни слез Госпожи.
Казалось, никто не ожидал, что я заговорю или даже обращу на них внимание, им хватало просто моего присутствия. Я смутно вспомнила икону святой Агнес, что несли во время процессии под драпировками.
На следующей остановке меня ожидали десятки рук, чтобы осторожно спустить с седла Погибели – прикосновения, против которых я в своем изнеможении уже не возражала. На какой-то невероятный миг мне показалось, что они принадлежат Госпоже. И, возможно, в каком-то смысле так оно и было. Я вспомнила о том, как Энгерранд передал мне свой бурдюк с водой после битвы. О детях в лагере, предлагающих мне ломоть хлеба.
Мне хотелось сказать Восставшему: «Видишь, вот она – милость Госпожи. Она была здесь все время. Она явила мне милость свою в глотке воды, когда я испытывала жажду, в хлебе, когда я была голодна, и в постели, когда я была утомлена – не через чудеса, но через доброту тех, кто не не искал выгоды в помощи мне. Именно через руки незнакомцев Она вершила волю свою». Но я слишком утомилась и плохо соображала, чтобы произнести эти слова вслух. К тому времени, как я связала их вместе в своей голове, мне уже помогли вернуться в седло.
На этот раз, к моему облегчению, Восставший не отказался от контроля. Хорошо, что не пришлось передвигать свое тяжелое тело – достаточно было просто передать свою ношу другу. Я смотрела, как он вытягивает мою руку, которую Маргарита обматывала полосками ткани, оторванными от своей сорочки.
– Еще одна, – произнес он моим ртом, обратившись к капитану Энгерранду. – Направляемся в монастырь.
Затем он пробормотал только для меня:
Время, казалось, текло мимо меня. Я словно задремала на мгновение, а затем мы оказались в знакомой части города, приближаясь к мшистым стенам монастыря. Я приготовилась выслушивать волну стенаний от монастырских ворот, но когда мы достигли их железных прутьев, ничего подобного не произошло.
–
Сняв с коня, меня, спотыкающуюся, повели по монастырским землям. С одной стороны свое плечо подставила Маргарита, с другой – Чарльз. Восставший уже начинал испытывать трудности с контролем над моим телом.
–
Дух замолчал.
– Кроме Короля Воронов, – оцепенело закончила я.
Словно желая прогнать эту мысль, он поднял голову и хрипло окликнул капитана Энгерранда.
– Часовня. Последний символ должен быть начертан на фундаменте часовни.
Позади нас раздались крики. Толпа начала стремительно проникать на территорию монастыря. Одна из сестер быстро поднялась по лестнице, прислоненной к стене, и выглянула наружу.
– Порабощенные идут! – прокричала она вниз. – Рыцари в броне! И, – она запнулась, ее лицо побледнело, – клирик.
Монахини принялись за дело. Монастырские ворота за последними мирными жителями, втекшими внутрь, начали закрываться. В конце пути толпа перестала отставать от нас, но монастырь не мог вместить всех. Я понадеялась, что остальные сбежали, хотя в глубине души понимала, что это не имело значения – по эту сторону ворот или по другую, спастись от Саратиэля невозможно.
Проходя мимо скотного двора, я услышала позади металлический скрежет и поняла, что мы не успеем добраться до часовни прежде, чем одержимые проломят ворота. Я попыталась заговорить и испытала краткий приступ паники, прежде чем Восставший уловил ее. Тяжесть моего тела вернулась, и я оступилась.
– Мне нужно снять кандалы, – выдохнула я.
Над моей головой Чарльз и Маргарита обменялись испуганными взглядами. Я знала, о чем они подумали. Они слышали от Энгерранда, что сделать это невозможно.
Затем всеобщее внимание привлек тяжелый звон. Это возвращался из конюшни Жан, неся зубило и молот, взятые из небольшой монастырской кузницы, где можно было починить подковы и колеса труповозок. Как ни велик был молот, в его огромных руках он напоминал игрушку.