Неопалимая

Я вскочила на ноги, скомкав покрывало. Радость залила сердце подобно восходу солнца. Никогда представить себе не могла, что услышать его жуткий голос будет столь восхитительно.

– Прежде чем ты скажешь что-то, от чего всем станет неловко, тебе стоит узнать: мы не одни.

Я обернулась и увидела, что в углу комнаты на стуле сидит матушка Долорес. Моя радость мгновенно сменилась холодным, всепоглощающим ужасом. Маргарита все ей рассказала. Как много она знает?

К этому времени настоятельница должна была уже подозревать о моей связи с Восставшим. И могла знать даже о том, что я прибегла к Старой Магии.

Как ни странно, матушка Долорес спокойно штопала дырку в чулке. У меня сложилось впечатление, что, как и я, она была из тех людей, которые не привыкли сидеть без дела. Она начала бы сходить с ума, если бы не занятие, которым можно было отвлечься. Словно почувствовав мои мысли, настоятельница подняла голову.

– Ты в монастыре святого Барнабаса далеко на востоке Ройшала, – спокойно промолвила она. – Могла бы поправляться и в Бонсанте, но я сочла более мудрым доставить тебя туда, где будет меньше жертв, если Ратанаэль вдруг станет менее сговорчивым. А там, я верю, сестры справятся пока без меня.

Удерживать главный вопрос внутри больше не было никакой возможности.

– Что вы собираетесь сделать с Восставшим? – выпалила я.

Стул скрипнул, когда она откинулась назад. Монахиня пристально посмотрела на меня.

– А мне нужно с ним что-то делать?

Меня охватила дрожь. Знала ли матушка Долорес правду с того самого момента, как я появилась в ее монастыре, и не наблюдала ли она за мной все это время? Я обнаружила, что не могу взглянуть ей в глаза. Казалось, что если все же отважусь, то могу увидеть в них нечто особенное: бездонное ночное небо, сверкающее звездами.

– О, не тревожься, дитя, – успокоила она. – У нас был долгий разговор, пока ты спала – у нас с Ратанаэлем. Госпожа пощадила его не просто так, и я не собираюсь оспаривать ее волю. Мы с ней и так уже достаточно сталкивались лбами. Если начну выяснять с ней отношения сейчас – не останется времени на действительно важные дела, которых, чувствую, предстоит решить немало.

Я открыла рот и снова закрыла. Вероятно, матушка Долорес многого не рассказывает. Овладел ли мной в какой-то момент Восставший, пока я была без сознания, чтобы поговорить с ней? Эта мысль меня не смутила. Но настоятельницу она могла как минимум озаботить и встревожить. Ей следовало провести надо мной экзорцизм прямо на месте. Что же сказал ей Восставший?

Матушка Долорес снова принялась за штопку чулок.

– Не все верят в то, что реликвиями можно овладеть силой, – заметила она. – Есть власть, которую берут, а есть такая, которую отдают свободно. Позволю тебе самой разобраться в этом.

Мой взгляд остановился на ее реликвиях. Она же не могла иметь в виду то, что подружилась с собственными духами?.. Но также казалось маловероятным, что мы с Маргаритой были единственными, кто когда-либо прошел по этому пути. И то, как она использовала свою реликвию Иссушенного в лазарете – неустанно, без усилий, словно они работали сообща…

В ошеломлении я проследила, как она тянется вниз, дабы нащупать что-то в своей корзине для ниток. Настоятельница крякнула и извлекла нечто блеснувшее золотым, затем пересекла комнату и вручила мне реликварий святой Евгении. От облегчения Восставшего у меня закружилась голова.

– Если ты хочешь сохранить его, придется стать Весперой, Артемизия Неопалимая, – сказала она ворчливо. – Смириться с мантией и обязанностями, хоть ничто из этого, как я полагаю, тебе не подойдет. Скоро ты узнаешь, что все эти высшие регалии и привилегии служат лишь для того, чтобы люди не брались за свою работу чересчур рьяно и не доставляли больших неудобств Кругу.

Я посмотрела на нее и снова опустила взгляд на реликварий, словно ребенок, которому вручили подарок, который в любой момент могут отобрать. Затем замерла, нахмурилась и понюхала его.

– Где он был? – спросила я.

Она фыркнула.

– Твоя подруга Маргарита спрятала его в пустом горшке из-под жира в лазарете.

Восставший вздрогнул, но я ощутила новую волну признательности к Маргарите. Еще в Наймсе мне велели каждый вечер перед сном натирать руки салом, чтобы смягчить шрамы, и она мрачно переносила этот процесс, сморщив нос и едва не плача. Я бы пренебрегла лечением, если бы не неизвестная сестра, постоянно оставлявшая банку на моем покрывале. Она придерживалась этой привычки каждый вечер на протяжении многих лет.

По крайней мере, я думала, что то была сестра. Внезапно эта уверенность куда-то делась.

Матушка Долорес, скорее всего, была права насчет становления Весперой, но сейчас единственным, что имело значение, стала возможность остаться вместе с Восставшим. Вертя реликварий в руках, я услышала, как она направилась к двери. Однако с запозданием поняла, что настоятельница, должно быть, оказалась в очень затруднительном положении после событий в Бонсанте.