Неопалимая

На площади воцарилась тишина – краткое затишье, в котором я различила странный задыхающийся, тяжелый выдох. Маргарита протянула ко мне руки, помогая встать на ноги, ее изумленное лицо озарилось серебряным светом, и тут я увидела: оскверненные призраки по всей площади массово покидали свои сосуды, взмывая вверх столбами света. Я в замешательстве уставилась на происходящее, гадая, не вмешалась ли Сама Госпожа, сотворив чудо. Благоговение холодком пронеслось по моему телу.

Затем я припомнила то, что говорил мне Восставший на сеновале.

«Большинство духов скорее спрыгнут в Севр, чем перейдут мне дорогу».

Духи знали, что он был здесь. Они бежали в ужасе – все сразу.

Белый викарий все еще оставался там, его сияющий облик возвышался над площадью. Но стоило мне взглянуть на него, как в воздухе раздался высокий, бьющий по ушам вопль: изнуряющий вой Яростного. Звук терзал уши подобно ногтям, скребущим по стеклу, но не пригвоздил меня к месту, как это случилось в Наймсе. На этот раз он был направлен не на меня. На другой стороне площади, темным силуэтом на фоне пожара, Божественная наконец-то подняла свой скипетр. Викарий посмотрел на него с выражением гробового презрения, но сила реликвии быстро поймала его, и вот солдаты уже приближались к духу.

Из толпы неподалеку вынырнуло лицо Леандра, освещенное призрачным светом. Священник смотрел вверх на уносящихся в панике духов. Он выглядел юным и почти уязвимым, наблюдая за тем, как рушится его план. Затем его рот искривился. Он подался вперед, его рука обхватила кольцо. Первый, кто встал на пути Леандра, упал на булыжники, корчась. Затем из толпы выступила бронированная фигура капитана Энгерранда и преградила ему путь.

Больше я ничего не видела. Жар душил, а дым заполнял легкие. Я отстраненно заметила, что люди, которых Маргарита пыталась защитить, смотрят.

– Это она, – сказал один из них. – Это святая Артемизия.

Мне частенько хотелось, чтобы земля разверзлась и поглотила меня целиком. Только на этот раз мое желание исполнилось. Мир перевернулся, и все потемнело.

Глава двадцать

Я проснулась в кровати в незнакомой комнате, полной чужих людей, смотревших на меня. Они отпрянули, когда я прижалась к изголовью, переглянулись и зашептались. Большинство из них осенили себя знамением; одна старушка даже опустилась на пол и простерлась ниц.

Мое сердце ударилось о ребра. Первое, на что я обратила внимание, было то, что в носу все еще ощущался слабый запах дыма. Вероятно, он проникал снаружи или же впитался в волосы и одежду каждого присутствующего. Второе – на мне не было перчаток.

– Где мои перчатки?

– Успокойся, монашка, – посоветовал Восставший, в то время как в комнату поспешно вошел Чарльз.

– Ты проснулась, – сказал солдат.

В голосе его слышалось облегчение до тех пор, пока он не увидел моего лица. Чарльз опустился на колени рядом с кроватью.

– Артемизия, все хорошо.

«Артемизия». Он назвал меня Артемизией перед всеми этими людьми. Но это не имело значения; они уже знали.

– Где мои перчатки? – повторила я. По какой-то причине мне было больно говорить.

Он потянулся к моему плечу, но потом, похоже, одумался.

– Элейн стирает их вместе с остальной твоей одеждой. Ты не помнишь? Тот дым – ты говорила нам о дыме. Как его запах беспокоит тебя.

Я не помнила, чтобы говорила это, но не собиралась признаваться в комнате, полной людей, которые, вероятно, считали меня сумасшедшей. Странно, но Восставший испытал укол чувства вины.

– Где мы? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал менее резко. Здесь находился маленький мальчик, цеплявшийся за юбки женщины, которая, как я полагала, могла оказаться Элейн, и мне не хотелось его пугать.

Женщина шагнула вперед, и мальчуган робко спрятался за ее ногами.

– Это мой дом, – тихо сказала она, опустив взгляд. – Мы принесли тебя сюда после того, как ты спасла нас.

– Они помогают спрятать тебя, – добавил Чарльз, обернувшись ко мне; взгляд его был серьезен. – Круг не знает, что ты здесь.

– Пока, – мрачно добавил Восставший. – Если я что-то и узнал о людях, так это то, что ваш вид любит сплетничать. Монашки, кстати, не являются исключением. Древние и ужасные познания о мозолях сестры Прунель, что я храню, заставили бы даже тебя молить о пощаде.