Читаем Неосознанное стремление (СИ) полностью

План Билла, чтобы завлечь его, соблазнить, влюбить в себя и мысленно подвести к убийству, был выполнен им на отлично. Том решился на убийство человека, которого совсем не знал, как он и не знал самого Билла. Кто он? Как можно было сделать так больно? Предатель, мерзкая тварь, бездушная сволочь…

Резко пронзившая его душу ненависть на минуту заглушила боль. Стало стыдно и противно за все свои чувства, за свою любовь, сила которой сводило судорогой каждый нерв, сводила с ума, возвышала над землей. Для чего она возникла в его душе? Как мог он любить такое ничтожество, тратить себя и изводить впустую?

Сколько наивности, глупости и ненужной сентиментальности. Желание его защитить, заботиться, положить весь мир у ног… Плавиться под руками, мечтать о будущем прижимая к себе, вдыхать воздух из его легкий, жить, чтобы видеть его улыбку…

Зачем? Для кого? Почему, черт возьми, это случилось именно с ним?

Том уже не рыдал, он смотрел прямо перед собой, стеклянные глаза почти не моргали, слезы все бежали потоком вниз по лицу, падали на куртку, разбиваясь о грубую ткань, как и все его наивные мечты.

Ненависть все росла, вытесняя все остальные чувства, он резко вскочил на ноги, схватил какую-то вазу на тумбочке и бросил в шкаф, та попала прямо в стеклянную дверцу, раздался громкий звук, и осколки рассыпались по всей гостиной. Он истерично рассмеялся, запрокидывая голову.

Все, хватит быть идиотом, хватит с него любви и переживаний. Пора повзрослеть и посмотреть правде в глаза. Билл совсем не тот, за кого себя выдает. Брюнет не имеет к тем сильным чувствам, которые возникли в душе Тома, никакого отношения. Он полюбил образ, которого просто нет. Его Билла не существует.

Он налил себе стопку коньяка и выпил залпом. Надо решать, что делать дальше. Том огляделся вокруг, впервые почувствовав себя таким одиноким. Он разругался из-за Билла с матерью, с человеком, любившим его даже больше себя. И сейчас впервые пожалел, что ее нет рядом. Хотелось уткнуться в ее плечо и плакать, плакать, плакать… Хотел чувствовать ее родные руки, стирающие слезы, слышать ее голос, говорящий, что все будет хорошо. Сейчас Том нуждался в том, чтобы хоть кто-то сказал ему, что когда-нибудь он все забудет, Билл покинет его мысли, оставит его в покое. Потому что сам себе он сказать такого не мог.

«Думаешь, я реально тот дебил, который смотрит на него полными любви глазами? Не смеши меня!».

Том вспомнил слова Каулитца, и боль сжало его сердце сильной хваткой. А ведь он тонул в этих глазах, забывая обо всем, отворачиваясь от каждого. Слезы опять потекли по его лицу.

«Нет, дебилом как раз был я.»

А ведь все не раз твердили, что Том слеп. Все вокруг знали, что тот его водит за нос, даже мама, хотя она и видела-то его один раз.

Он зашел в ванную и умыл мокрое соленое лицо. Подняв глаза, он уставился на себя в зеркало. Запавшие глаза, заостренные черты лица, черные круги под глазами и этот блеск. Том видел его теперь очень хорошо. Блеск глаз человека на грани гибели, человека бредившего, заблуждающегося, ускользающего из реальности.

«Пусть так. Пусть я на грани, но я узнаю, какие скелеты скрывает Билл Каулитц!»

Он позвонил Сиду и сказал, что сейчас к нему заедет. Тот сразу согласился, обрадовавшись.

На пороге его остановил звонок сотового в кармане джинсов, Том вытащил его и посмотрел на экран. Крепко зажмурившись, он ответил.

-Алло, - пульс под двести отдавался в ушах

-Ты где вообще? – обеспокоенно спросил Бруно.

-Я не приду.

-С тобой все нормально? Голос странный…

-Я заболел. Простуда.

- Блин, жаль. Ребята пришли, щас Эн развопиться.

-Мне пора, - сказал он и отключился.

Ненавидел ли он Бруно? Да, пусть не так сильно, как Билла, но ненавидел. Эта ненависть теперь никуда не денется, она будет жить в его сердце всегда, каждую минуту, и умрет вместе с ним.

Он остановился возле дома Сида и просигналил. Тот через минуту уже сидел на пассажирском сидении и во все глаза разглядывал Тома.

-Ты заболел?

-Да, можно так сказать.

-Видок хреновый. Грипп, наверное. Глаза и нос красные… Температуру мерил?

-Сид, ты же мне друг? – тот нахмурился и медленно кивнул, - можешь сейчас быть откровенным со мной, но не задавать вопросов?

-Попробую.

-Что ты прочитал в дневнике Фрэнка?

-Ого, неожиданно, - сказал Сид нервно, - все-таки я оказался прав. Том, ты попался.

- Просто ответь на вопрос, - жестко сказал он сквозь зубы.

- Да там все очень банально.

Сид молчал, Том тоже. Он думал о том, что у них тоже все было очень банально, банальней некуда.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман
Том 2: Театр
Том 2: Театр

Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.Набрасывая некогда план своего Собрания сочинений, Жан Кокто, великий авангардист и пролагатель новых путей в искусстве XX века, обозначил многообразие видов творчества, которым отдал дань, одним и тем же словом — «поэзия»: «Поэзия романа», «Поэзия кино», «Поэзия театра»… Ключевое это слово, «поэзия», объединяет и три разнородные драматические произведения, включенные во второй том и представляющие такое необычное явление, как Театр Жана Кокто, на протяжении тридцати лет (с 20-х по 50-е годы) будораживший и ошеломлявший Париж и театральную Европу.Обращаясь к классической античной мифологии («Адская машина»), не раз использованным в литературе средневековым легендам и образам так называемого «Артуровского цикла» («Рыцари Круглого Стола») и, наконец, совершенно неожиданно — к приемам популярного и любимого публикой «бульварного театра» («Двуглавый орел»), Кокто, будто прикосновением волшебной палочки, умеет извлечь из всего поэзию, по-новому освещая привычное, преображая его в Красоту. Обращаясь к старым мифам и легендам, обряжая персонажи в старинные одежды, помещая их в экзотический антураж, он говорит о нашем времени, откликается на боль и конфликты современности.Все три пьесы Кокто на русском языке публикуются впервые, что, несомненно, будет интересно всем театралам и поклонникам творчества оригинальнейшего из лидеров французской литературы XX века.

Жан Кокто

Драматургия