Неотправленное письмо

В ста метрах от ступеней залегли суворовцы и нахимовцы. Они не могли встать под настильным огнем. «Никто не хочет умирать в последний день войны, — подумал Колька. — Но кто-то должен умереть в последний день войны. Чтобы этот день стал действительно последним днем войны…».

Он оглянулся на Генку. Генка упрямо сжал губы. Сильнее ударил в барабан. И они пошли. Вдвоем. На рейхстаг. В последний день войны.

Из-за колонн с тяжелым пулеметом в руках выбежал Шмель. Упал, широко раскинув ноги в коротких сапогах. Выдвинув вперед пулемет, оттянул затвор. Та-та-та-та, та-та!.. Та-та-та-та, та-та!..

Всхлипнув, захлебнулся барабан. Колька оглянулся. Генка Рыжов, прижав к груди белые палочки, сползал по ступеням рейхстага.

Колька посмотрел на пулемет. Над прицелом жмурился похожий на крыжовник светлый с поволокой, тигриный шмелевский глаз. «Врешь, — заорал Колька, — не возьмешь!..»

Та-та-та, та-та!.. Та-та-та, та-та!..

Что-то теплое толкнуло в грудь. Во рту сделалось кисло. Захотелось увидеть небо, облака…

Колька медленно поднял голову. Вздыбились и накренились колонны рейхстага. Колька сделал усилие. Рейхстаг встал на место. Из-за колонн вышел ансамбль скрипачей под управлением Реентовича. Во фраках, в белых галстуках. Заиграли что-то спокойное, примиряющее…

Кто-то еще вышел из-за колонны. Из-за самой дальней, самой последней. Идет сюда, к нему. В кожаной куртке. В белой косынке. Сумка с красным крестом.

Шмель быстро повернул пулемет.

— Соня-я! — испуганно закричал Чугунков. — Со-ня-я!..

Та-та-та-та, та-та!.. Та-та-та-та, та-та!..

Колька рванулся к Соне, покачнулся, сжал руками винтовку…

Та-та-та-та-та-та-та!..

Та-та-та-та-та-та-та!..

Пулемет продолжал стрелять. Размеренно, однообразно. Та-та-та, та-та! Та-та-та, та-та!

Шмеля не было. Вместо него за пулеметом сидела какая-то рыжеволосая женщина с низко опущенной на глаза челкой.

Колька шевельнул ногой. Рыжая челка прыгнула вверх, обнаружив на лице своей хозяйки два больших черных глаза.

«Это Соня, — подумал Колька. — Она жива. Но почему рыжая?»

Глаза и челка снова пришли в движение — рыжая девушка за пулеметом (и, кажется, очень молодая) улыбнулась Кольке, взмахнула руками, и снова застучала, застрекотала пулеметная очередь: Та-та-та, та-та!.. Та-та-та, та-та!..

«Машинка, — догадался Колька, — пишущая машинка. Рыжая печатает на машинке. Но ведь Соня не умеет печатать на машинке…»

«Это не Соня, — решил Колька. — Это мне снится… Это Тося из московского райкома, из финхозсектора, которой я всегда сдавал членские взносы…»

Колька подождал, пока рыженькая Тося еще раз посмотрит на него, тоже улыбнулся ей и закрыл глаза. Сон, стоявший рядом и карауливший это движение чугунковских глаз, сразу же обволок его сладкой истомой с ног до головы. Мелькнули дымящиеся ступени рейхстага, высокие черные залы, закопченные, обуглившиеся парадные лестницы…

Колька прошел рейхстаг насквозь и увидел разобранный мост, битком набитый беглецами тракторный прицеп, Сеньку Сухаренко, Веру Звягину…

«Постой, постой, — забеспокоился Колька, не открывая глаз, — я же не в Москве, и эта рыжая совсем не Тося из финхозсектора. Это же приемная райсовета, и мне нужно взять бумагу для Попрядухина…»

«Ничего, ничего, — успокаивал себя Колька, сладко потягиваясь и зевая, — посплю еще немного. Еще рано, и на работу еще никто все равно не пришел. Посплю…»

10

Но поспать ему больше не удалось. Чья-то тяжелая и твердая рука цепко легла на плечо. Кто-то, пока еще невидимый, но уверенный в своих действиях, несколько раз сильно тряхнул Чугункова.

Колька в последний раз зажмурился, быстро-быстро заморгал и открыл глаза. Перед ним стоял невысокий светловолосый человек. На правой щеке, около самой переносицы, у него была родинка, и от этого казалось, что человек то и дело загадочно подмигивает своему собеседнику.

— Как спалось? — неожиданно спросил незнакомец и, подмигнув, улыбнулся.

Колька молчал. В углу, за машинкой, сморщив нос, смеялась рыжая машинистка.

— Так как все же спалось-то? — переспросил незнакомец с родинкой и снова подмигнул.

— Хорошо спалось, — буркнул Колька и встал с дивана.

Рыжая челка тряслась в углу от беззвучного хохота.

— А мы приходим, — продолжал светловолосый, — смотрим: спит человек на диване. По сапогам видно, что дорога была не близкая. Ну и решили не будить. Пускай, думаем, парень выспится.

Колька покосился на часы. Десять. Сколько же он спал на глазах у этой рыжей? Час, два? Она грохотала на своей машинке, а ему было хоть бы что. Дрыхнул как убитый. Черт бы их забрал с такой заботливостью… И Соня там в машине одна осталась, и Попрядухин, пень еловый, на пристань смыться может.

— Откуда же ты будешь такой неразбуженный? — спросил человек с родинкой.

Колька угрюмо молчал.

— Он с первого раза не понимает, — сказала рыжая машинистка, — ему по два раза надо все говорить: сперва в правое ухо, а потом в левое.

Колька бросил на нее откровенно враждебный взгляд. Хозяйка рыжей челки фыркнула и снова застучала по клавишам «ундервуда».

— Я из Луневского совхоза, — сказал наконец Чугунков, ни на кого не глядя. — Мне председатель райсовета нужен.