Неотправленное письмо

— Постой, постой, — быстро заговорил светловолосый, — это у вас там буза после комиссии была?

— Ну, у нас, — ответил Колька и подумал про себя: «Растрепали уже по всему району, разнесли, как сороки на хвостах».

— И мост через Петлянку из вашего совхоза ребята разобрали?

— Мост разобрал я, — сказал Колька и посмотрел светловолосому прямо в глаза.

— Ты? — удивленно нахмурил тот брови. — Зачем?

— Панику нужно было унять, — строго сказал Колька, — первую волну остановить.

Человек с родинкой молча смотрел на Чугункова, будто видел его в первый раз.

— А ну-ка, зайди сюда, — сказал он наконец и толкнул дверь в соседнюю комнату.

«Посадят еще, — невесело усмехнулся про себя Колька. — Лет пять за такое дело вполне могут навесить. И будет знатный целинник товарищ Чугунков загорать на нарах в одном бараке со Шмелем».

Они вошли в соседнюю комнату, такую же солнечную, как и первая, с такими же свежевымытыми полами, пахнувшими горьковатой полынью и еще какими-то незнакомыми травами.

— Так чем же ты, дорогой товарищ, у себя в Луневском совхозе занимаешься? — спросил светловолосый, усаживаясь за стол и жестом предлагая Кольке занять, место напротив. — Разбойничаешь? Самоуправничаешь? Государственные сооружения в щепу разносишь?

— Народ надо было задержать любой ценой, — мрачно процедил Колька сквозь зубы.

— А ты знаешь, что за такие художества тебя совершенно свободно можно под суд отдавать?

— Под суд нужно тех отдавать, — взорвался Колька, — кто людей позвал сюда, а жильем не обеспечил! Тех, кто завоз продуктов срывает! С трибун кричат: «Целина, целина!» А сами этой целины и не нюхали!

— На кого же это ты намекаешь? — прищурился светловолосый.

— Ни на кого я не намекаю и намекать не собираюсь, — поморщился Колька.

Он посмотрел на стоящее в углу зачехленное красное знамя.

— А вам, между прочим, представиться нужно было, прежде чем судом грозить.

— Моя фамилия Родичев, — сказал светловолосый.

— А моя Чугунков.

Родичев достал из пластмассового стаканчика синий карандаш и быстро записал что-то на перекидном календаре: «Родичев с родинкой, — подумал Колька, — бывает же такое!»

— Вы председатель райсовета? — сказал он вслух.

— Ну, предположим, я.

«Как же я раньше не дошурупил? — с досадой подумал Колька. — Заспался, как медведь в берлоге, на этом диване».

— С мостом-то все-таки как быть? — спросил Родичев. — Скоро хлеб возить.

— Мост будет через три дня, — твердо сказал Колька.

— Сами сделаете?

— Сами.

— А материал где возьмешь?

— Найдем материал.

— Смотри, только не воровать, — засмеялся Родичев и, подмигнув, погрозил Кольке пальцем. — Ты откуда на целину приехал?

— Из Москвы.

— Кем там работал?

— Секретарем комсомола на заводе.

— Член партии?

— Да.

— Ну, вот видишь, Чугунков, — снова засмеялся Родичев. — Молодой коммунист, передовой парень, а развел анархию, словно батька Махно или басмач какой-нибудь допотопный.

— А вы побольше таких комиссий посылайте! — закричал на Родичева Колька. — Приехали как каратели: нам голову с плеч, сами портфель в зубы — и айда дальше на «газике»! Ни одного слова человеческого людям не сказали. «Мы, нижеподписавшиеся!..»

— У них свои заботы, — заметил Родичев.

— Собачьи это заботы! Облаяли народ и укатили! А ребятам что было делать?.. Еще когда пахать начинали, когда про сушь ничего слышно не было, еще тогда жратву через два дня на третий привозили. Но тогда хоть на осень надеялись, на урожай. А теперь на что? На акт, на бумажку — «мы, нижеподписавшиеся…» Вот и дрогнули ребята, вот и побежали!

Родичев молча слушал Кольку.

— А мне как в сердце шепнул кто-то: не пускай! Временное это. Надо только удержать их. Ну и сыпанул я к мосту.

— Может быть, ты и прав, — задумчиво сказал Родичев. — В твоем возрасте я, наверное, тоже попер бы на амбразуру.

— Хорошие же ребята, просто голову потеряли! — горячился Колька. — Если бы уехали они, я бы не простил себе этого! Мы в дороге, когда ехали сюда, двадцать блатняков прямо из эшелона в милицию отправили. Так тех не жалко было. Тем на целине делать нечего! А тут самый цвет, самые отборные дрогнули! В Москве они привыкли пижонами ходить: в президиумах сидели, на пленумах заседали. Там комсомольской работой можно было в костюмчиках заниматься, в ботиночках узконосых. А здесь навоз, грязь, трактора ломаются, запчастей нету — ну вот и не выдержали… Так разве за таких ребят, за их минутную слабость одного моста жалко? Да я бы десять мостов на их дороге сломал, только бы в этот день их остановить, только бы в этой панике дать им три минуты на раздумье, чтобы можно было с мыслями собраться. Они ведь городские, они ведь на земле-то не умеют жить, в сапогах да в телогрейках ходить не привыкли…

Колька дышал часто, говорил беспорядочно, громко, взволнованно блестел глазами, облизывал пересохшие губы.

— Они меня возле этого моста бить собрались, кое-какая шпана в совхозе еще осталась. Так там девчушка одна с нашего завода, Верка Звягина, выбежала вперед, загородила меня… А, да что там говорить!

Он поискал глазами графин с водой, налил полный стакан, выпил залпом.