Неожиданный Владимир Стасов. ПРОИСХОЖДЕНИЕ РУССКИХ БЫЛИН

Но от чего же зависит эта безличность, бесхарактерность князя Владимира наших былин? Единственно от того, что безличны и бледно-бесхарактерны "цари" или вообще "владыки", являющиеся под каким бы то ни было титулом в восточных поэмах, легендах, песнях сказках всякий раз, когда речь идёт не о личности строго исторической. Здесь царь, князь, принц, хан — будет ли он индийский, персидский, туранский, монгольский, тибетский, телеутский, сагайский, ойротский, киргизский — всегда выделан на один и тот же покрой: они все — князья Владимиры. Каждый из них отличается отсутствием характера и личности; он есть вообще "царь" или "князь" и боле ничего. Он только "повелевает (по чужому указанию) всё, что нужно, по ходу рассказа, но ровно ничего сам не делает, не предпринимает и не выдумывает собственным умом. Все выдумывают и предпринимают за него его министры-советники и богатыри, и это до такой степени вошло в нравы восточных поэм, песен, легенд и сказок, что даже и "цари зверей" описываются у них теми же самыми красками вопреки всякой естественно-исторической правде, так что, например, в Панчатантре лев изображается трусливым, нерешительным и в каждом действии зависящим от антуража ( Benfey. Pautschatantra, II, 8, 11). Это происходит не от чего другого, как только от того, что он фантастический восточный царь восточных подданных, хотя бы даже и животных.

Нет, легенды или былины действительно исторические, былины, основанные в самом деле на былях, иначе относятся к действительным событиям и личностям: они всегда устремляются прямо к самым главным пунктам характера и события; верно и метко выбирают их и не опускают ни одной главной черты. Стоит вспомнит "исторические" былины наши об Иване Грозном, Ермаке, Петре Первом, Соловецком монастыре, Стеньке Разине, нашествии французов, Платове и т. д. Тут уже ни одна существенная и важная черта не утрачена.

После всего этого достаточно ясно, что в образах былин наших нечего искать очерков и характеристики не только князя Владимира, но и вообще какого бы то ни было древнерусского князя и отношений его к богатырям, дружин и народу.

Переходя к дружине княжеской и земской, мы находим, что былины не дают нам возможности выводить заключения о том, что такое была та и другая у нас на Руси, в древнейшее время, и именно во время Владимирово. Описываемые в былинах личности из антуража князя не заключают в себе ничего собственно русского, ничего такого, что давало бы нам достоверные характеристические черты для составления себе понятия о той эпохе.

Те из этих личностей, которые нам выставлены представителями княжеской дружины: Блуд, Чёс, Путята Путятыч, Бермята Васильич, — до того мало являются на сцене действия, что о них мы не имеем ровно никакого представления. Всё, что мы получаем, состоит только в именах вскользь упомянутых, из которых мы обязаны уже сами выводить заключение, что у князя есть приближённые; царедворцы, сидящие вокруг него во время пирушек и иногда учащие его то тому, то другому (так, например, Путята научает Владимира отнять силой чужую жену, Бермята рассказывает ему про врага Чурилу и его житьё-бытьё). Но это черты до того общие, до того свойственные всякому двору, что из них не может сложиться никакого индивидуального, особенного представления о княжеской дружине исторического князя Владимира. Эта дружина наших былин не что иное, как эхо тех советников разного рода, которые почти в каждой восточной поэме и песне окружают царя, царевича, хана или князя и дают направление событиям рассказа. Примеры их мы видели в приведённых выше отрывках восточной литературы. В индийских поэмах — это царские министры и брахманы; в "Шах-Намэ" — это мобеды-жрецы и опять-таки царские министры; в песнях сибирско-тюркских народов — это сыновья или богатыри ханские или княжеские. Советники есть у каждого властителя; под тем или другим видом и наименованием они всегда окружают царя, хана, князя поэмы, песни и легенды точно так же, как они всегда окружают царя, хана и князя действительной жизни; но если такие лица являются в рассказе не самостоятельном, пришедшем из чужих земель и если являются на том самом месте рассказа, где стоят и в рассказе-первообразе, и притом если они являются в бледных, смутных обликах, без всяких характерных, оригинальных, самостоятельных и выпуклых черт, тогда мы не имеем права считать их выразителями тех действительных советников, того действительного антуража, которые были у властителя данной страны.