Непал. Винтажный роман

Прошёл год и ещё немного. Наступило лето чудовищного 91-го. Если Володя называл «жопой» ситуацию годичной давности, то подобрать адекватное слово для нынешнего периода вообще не представлялось возможным. Тем не менее у нашей группы уже были куплены билеты в Катманду, что сглаживало гнетущее настроение. Мы, команда матёрых альпинистов с одним нематёрым, а именно мной, только и делали, что обсуждали будущую поездку. И тут грянуло 19 августа.

Случившееся с 19-го по 21-е описывать не стану. Хотя если задать моим детям, родившимся чуть до и чуть после 91-го, вопрос «а что происходило в нашей стране в те дни», они, не сразу и нехотя, почесав «репу», ответят: «ну… это, типа, революция». То есть молодёжь уже не знает о тех годах и не заморачивается, даже и революцией. А значит, можно бы и рассказать. Но у нас не историческая хроника, и написано по этому поводу довольно, и вообще речь идёт о Непале.

Разве что чуть-чуть? Ладно, чтобы не делать тайны из нежелания делиться впечатлениями о так называемом «путче», воспроизведу два ключевых ощущения того времени.

Первый: «революция» нам была неинтересна. Чтобы перевести это на язык более художественный, стоит вспомнить, что в конце 80-х в СССР впервые напечатали «алкогольную» поэму «Москва – Петушки». В 90-м её автор, Венедикт, умер. То и другое стимулировало ажиотажное внимание и к произведению, и к личности творца. Так вот, я случайно оказался рядом, когда в последний год жизни писателя его спросил голландский журналист: «Почему вы здесь, в СССР, не занимаетесь политикой?»

Венедикт ответил прямо про нас: «А почему вы в Голландии не занимаетесь альпинизмом? Потому что у вас самая большая высота – двадцать семь метров».

Понятно, нет? Нам было наплевать на ГКЧП. И на защиту Белого дома мы идти не собирались. Мы не любили Горбачёва. А также Ельцина. Всё это вместе взятое мы считали малыми, недостойными внимания серьёзных мужиков высотами.

Второй момент. Мы не раз видели близко конкретную смерть и связанные с ней проблемы. Возможно, поэтому за судьбу глобального мироздания, связанного всё-таки с жизнью, не переживали. Образуется! Сильнее беспокоились о том, не прикроют ли нам в силу каких-либо непредсказуемых революционных обстоятельств вылет в Непал. Не прикрыли. На этом об августе 91-го – извините, всё!

Зажмуриваю глаза от дурной яви и – вот! Мы в Катманду, в аэропорту короля Трибхувана.

Глава III Кумари

Катманду, площадь Дурбар. Что, тот самый революционный 91-й и «сбытие мечт»? Нет, попозже лет на девять, в течение которых я приезжал в Непал неоднократно. С чем же связаны подобные скачки во времени?

Знаете, если бы я начал вспоминать о ненаступившем будущем, это могло бы показаться странным. Хотя с точки зрения Белой королевы из «Алисы» такое тоже не исключено, если имеешь «не жалкую» память. Но и обычная память вполне позволяет перебирать прошлое. И почему она обязательно должна делать это, как говорят англичане, step by step? Память в состоянии расставить кубики оставшегося за плечами опыта в любой последовательности, равно как установить между ними любую связь.

Итак, площадь Дурбар – священное место в Катманду. В каждое посещение Непала я обязательно бываю здесь. Смотрю на старинные индуистские храмы, на скульптурные изваяния, на многочисленных голубей и собак, а больше всего на людей. На торговцев, продающих местный антиквариат: колокольчики, свитки с мантрами, медальоны, статуэтки. Под антикварный имидж они нередко пытаются загнать туристу какого-нибудь не лишённого оригинальности божка, сказав, что ему тысяча лет. На самом деле божок отлит из гипса три дня назад и для правдивости «состарен».

Под историю «косят» и многочисленные самостийные экскурсоводы. Они либо пересказывают то, что и так написано в продающихся здесь же буклетах, либо плетут истории-небылицы на плохом английском языке. Вот один из «гидов» начинает впаривать мне что-то невнятное про изображение четырёхрукой Кали. Дружище, что ты несёшь? От француза Мориса я узнал о «чёрной богине» гораздо больше, чем от тебя!

А вот «садху», исполняющие роли святых людей. Когда первый раз их видишь, внешность сильно сбивает с толку: вроде йоги, или иные аскеты, или мудрецы; бородатые, разрисованные, в амулетах – выглядят очень экзотично и убедительно. Ну, святые и святые – разбираться, что ли? Однако простое наблюдение позволяет понять суть образа и без глубоких разборок. Гляжу: набивает «святой» косячок, затягивается, получает явное и совсем не аскетичное удовольствие и «улетает»… Дай-ка я его сфоткаю! Ан нет, «приземляется», и бесплатный вариант съёмки не проходит: как ни подойди, как ни ухищряйся, а театрализованный «садху» отворачивается от камеры и показывает жестами, что надо дать монетку или бумажку.