Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей

Странно! Сами извозчики боятся «свары» больше хозяина заведения! По их мнению, хозяин — «жертва», страдающая ради их интересов. Ну, что он сделал? За что на него беда обрушилась? Почему «Батум» торгует водкой, а другой не может? А водка кому нужна? Ведь им, извозчикам! Отсюда прямой вывод, что хозяин страдает ради своих гостей-извозчиков, что он бедненький, его надо выручить, и сами извозчики будут клясться, что никогда им тут водки не давали и даже просить запрещали.

Выехав со двора «Батума», я вздохнул свободнее… Ночь была тихая, тёплая… Я завернул к Фонтанке, затпрукал, занукал, задёргал вожжами и лошадёнка поплелась…

3

— Куда? — завернул по Фонтанке, к Чернышеву мосту…

— Извозчик!

Обернулся, у подъезда конторы «Стрекозы»[55] стоит присяжный поверенный Г — ъ.

— Куда прикажете?

— Угол Ивановской и Кабинетской[56] — пятиалтынный[57].

— За гривенник[58] пожалуйте.

— ?!..

— Больше не стоит.

Почтенный юрист сел, а я задёргал вожжами.

— Скажи, извозчик, почему ты гривенник берёшь, когда я даю пятиалтынный?

— Я беру столько, сколько считаю для себя выгодным, а вот скажите, на каком основании вы мне говорите «ты», когда я вам говорю «вы»? Вам, интеллигентному человеку, присяжному поверенному, казалось бы, следовало знать приличие…

— Ты откуда знаешь, что я присяжный поверенный?

— Знаю, хотя брудершафта с вами не пил…

— Ну, ну, ты не забывайся. Мы говорим извозчикам «ты», потому что это так принято.

— Это кто «принял»? А если мы, извозчики, «примемся» «тыкать» седоков, вам это понравится?

— Ты ерунду несёшь. Извозчик и не поймёт, если с ним вежливость соблюдать…

— Выходит, значит, что не вы, господа, учите нас, извозчиков, приличиям, а мы, извозчики, поучаем вас, даём уроки грубого обхождения! Т-аак!..

— Ты, я вижу, не служил ли в лакеях у кого-нибудь из наших?

— Видно, что вы, несмотря на своё образование, всё-таки нуждаетесь в лакейских наставлениях и извозчичьей философии.

— Налево к подъезду!

На том наша беседа и окончилась. Г — ъ достал гривенник, долго его разыскивая в кошельке, и побежал в подъезд.

«Куда теперь»? — думал я.

Поехал по Загородному проспекту и по Владимирской к Невскому… Народу много, но публика больше «пешая»… Дамы прогуливаются, кавалеры их догоняют. Извозчика «не требуется». Я причалил было к Палкину[59], но не успел ещё остановиться, как дворник бросился на меня:

— Пошёл прочь!! Отъезжай, тебе говорят!

Извозчики смеются. Их дворник не гонит… Почему? Это им принадлежащие места, они постоянно здесь стоят по особому соглашению с господином швейцаром Палкина и господами дежурными дворниками. Вероятно, город, отдающий в некоторых местах стоянки для извозчичьих лошадей, не получает и десятой доли того, что платим мы, извозчики, такому господину швейцару. И расчёт прямой. Выйдет «парочка» из кабинетов, понятно, позовёт извозчика, а тут все «свои», меньше «бумажки» ни с места. Швейцар подсаживает, дворник без шапки стоит, извозчик «сиятельством» величает и берут с «парочки», что хотят; ведь не торговаться же кавалеру, заставляя даму ждать, тем более, что все извозчики здесь «без конкуренции» и не уступают.

Знай кавалер о заговоре, знай он, как грозно гоняют здесь с угла «чужих» извозчиков, он прошёл бы несколько шагов и, вместо рубля, заплатил бы двугривенный; но кто же это знает? И я теперь только познал эту «тайну».

Потерпев фиаско у Палкина, я причалил было к гостинице Ротина[60] (vis-a-vis), но и там та же история с дворниками: «прочь!» И никаких разговоров! Места порожние есть, и право стоять здесь есть, а все-таки «пошёл прочь»…

— Господин дворник, да ведь место есть, почему же мне нельзя здесь постоять? — взмолился я.

— Рылом не вышел, — хладнокровно отвечал он и сделал угрожающий жест рукой.

Я переехал Невский и хотел остановиться на одном из углов Литейной[61]. Здесь уже не дворники, не городовые, а сами извозчики — лихачи осыпали меня площадною руганью, и встретили хохотом моё намерение стать.

— Каков выскочил! Для него тут угол припасён?! Ах ты…

Разговаривать было рискованно, потому что эти извозчики не сидят на козлах, как мы «желтоглазые», а важно разгуливают по панели и при малейшем протесте засучают рукава…

Эти углы имеют свою историю и такие желтоглазые парии, как я, получали здесь нередко жестокую взбучку за дерзостное покушение остановиться у панели. Вот вкратце эта история. Городское управление не сдаёт здесь никому мест для стоянки, но лихачи на резине по особым соглашениям с господами городовыми и дворниками, устроили монополию и завладели местами. Стоянка тут бойкая. Напротив «Палкин» и две гостиницы с номерами для приходящих или приезжающих с островов; кругом богатые фирмы и квартиры. Есть и постоянные пижоны, феи и дамы сердца… Сначала пообедают у Палкина, после покатаются на лихаче и… тихая пристань в «Славянке[62]» или «Москве»! Или так: выйдет парочка из гостиницы, потом на острова, ужинать к Палкину и под утро лихач развезёт по домам… Во всяком случае, лихач также необходим тут, как кабинет «Палкина» и номер в «Москве» или «Славянке».