— Не то чтобы… но в общем — да. Тебе все подробности?
— Ты ещё спрашиваешь!
***
Пересказывая историю Стюарту, Дон старается быть беспристрастным, он вроде бы это умеет. Старается не обвинять ни в чём жену, да и себя не выгораживать. Если подумать, с самого начала он только и делал, что поддавался своим слабостям: пошёл в гости к Позу, хотя должен был идти к родителям; писал ему и звонил, хотя должен был удержаться от этого; сам назначил встречу, хотя… понятно, что. И ему начинает казаться, что если бы… если бы только он вёл себя по-другому, если был бы сильнее, если бы не поддавался — то сейчас ничего настолько страшного в жизни его детей не происходило бы. Ведь он же знал, насколько сильно любил Дэвида когда-то. Он должен был понимать, что нельзя ему так рисковать. Должен был предвидеть, что этим всё может кончиться, должен был думать о детях…
— Ни хрена ты не мог предвидеть, не выдумывай, — перебивает его Стю. — Ну как ты мог угадать, что у вас опять «заискрит»? Тем более, ты не знал, что он по тебе тоже сох. Ты не видел его почти десять лет! Он мог поглупеть, растолстеть, завести роман, да и ты мог ему разонравиться, в конце концов. Лично я с бывшими пассиями пересекался неоднократно, и поверь уж моему опыту: то, что когда-то тебя к нему тянуло, само по себе — не гарантия того, что, оставшись наедине, вы потрахаетесь.
Дейкин не любит вспоминать о своей встрече с Ирвином, случившейся через несколько лет после выпуска, но, судя по тому, как он чуть заметно морщится при этих словах, именно о ней он сейчас и вспоминает.
— Вот за что тебя люблю, так это за прямоту, — усмехается Дон.
— Естественно, это же лучшее моё качество. Короче, перестань себя грызть. Ничего ты предотвратить не мог. Вообще говоря, не забывай, что ты не единственный участник событий. Держу пари, Поз так же о каждом своём шаге думает, что, мол, не надо было делать то и это. Только что уж теперь… Что случилось, то случилось, хотя, конечно, в дерьме ты по уши. Она при детях хоть не орала?
Дональд вспоминает испуг в глазах детей, залпом допивает виски и угрюмо молчит. Дейкин всё понимает без слов.
— Блин. Жалко твоих Скриппсят, они прикольные. Эй, ты чего, ревёшь?.. — Дейкин перебирается из кресла на диван и бережно обхватывает друга за плечи. Дональд цепляется за него, утыкаясь в пропахшую сигаретами и одеколоном рубашку, и уже не может сдержать рыдания. Дейкин вздыхает и похлопывает его по плечу: — Ну, в общем… пореви, чего там. Пореви. Как ни крути, ситуёвина аховая.
***
Виски уже плещется на дне бутылки, и Дейкин, развалившись на своём краю дивана, смотрит на Дона с прищуром и с той характерной усмешкой, которая всегда предвещает переход к непристойным темам.
— Ну и как тебе гейский секс?
Ну нельзя же быть таким предсказуемым. Скриппс закатывает глаза:
— Стю…
— А что? Ты ж попробовал. Можешь и рассказать.
— Будто ты сам не знаешь!
— Знаю, конечно. Но ты-то не знал. Как вообще… впечатления?
Глупейший вопрос из когда-либо заданных Стюартом Дейкиным.
— Бога ради, Стю, о каких впечатлениях ты говоришь? С моим опытом разве могу я судить о «сексе вообще»? Я из женщин-то знал только Ханну. Ну вот теперь ещё знаю Познера. Это… не то же самое, что «гейский секс». Если я понятно выражаюсь.
— Не, ни хрена ты не понятно выражаешься, но это хорошо: это значит, что ты качественно напился. Ты хочешь сказать, что если ты только с Позом, то ты не гей? Это херня, если хочешь знать моё мнение.
— Нет, я не это… не в этом смысле. Ну просто… каждый человек же по-своему это делает. И я не знаю, что общее для всех геев, а что — исключительно Поз…
— Ладно, хорош философию разводить. Тебе нравится с ним?
— Я люблю его, Стю. Мне с ним всё нравится.
— Отлично, за это и выпьем.
***
Утром после попойки, конечно, трещит голова, но у Стюарта, разумеется, есть хорошие средства от этого. И они, слава Богу, уже начинают действовать, когда в доме Стю раздаётся телефонный звонок.
— М-м, да, привет, Ханна, — говорит Дейкин, почёсывая щетину на подбородке и оглядываясь на Дона с вопросом в глазах. Скриппс расшифровывает вопрос как «сказать ли ей, что ты здесь?» и кивает. Он не видит смысла прятаться, и потом — кто знает, вдруг что-то серьёзное случилось.
— Да, он здесь. Не знаю, может и отключил, — отвечает тем временем Стю. — Сейчас позову.
Он передаёт трубку Дональду, строго грозя ему пальцем и шепча: «Не возвращайся!» Дональд кивает. Он и не собирается.
— Здравствуй, — тихо говорит он, и голос звучит немного хрипло — то ли с похмелья, то ли после вчерашних слёз. — Сотовый разрядился, наверное.
— Здравствуй, Дон… — говорит она. — Я вчера… наговорила всякого, — она умолкает, будто бы ищет слова. — Но я просто… в шоке была. Я ведь не ожидала… такого.
Дон кивает, потом вспоминает, что его не видно, и говорит:
— Понимаю, — он её может понять. Не до конца понять, конечно же, и не согласиться с ней, но отчасти понять может. Почему нет.
— Дональд, я… я не знаю, что теперь и думать о тебе. Но… ради детей, понимаешь, ради них я готова хотя бы попытаться тебя простить.
Дон молчит.