Непонятый «Евгений Онегин»

В период работы над романом произошло важное историческое событие, изменился общественный климат. Менялся сам поэт. Мы наблюдали естественные и неизбежные серьезные изменения в замысле романа, в самом его объеме, в содержании духовных поисков героя. Не потому ли Пушкин и отказался от предварительного плана в «Евгении Онегине», что предвидел, что такой план будет формальным и фиктивным, будет лишь сковывать импровизацию[256], будет мешать пушкинскому соавтору в «Евгении Онегине» — самой жизни?

Можно и должно оценить риск и смелость поэта. Но если несомненно, что духовная эволюция Пушкина периода работы над романом углубляла содержательную емкость произведения, то менее несомненно, что в сложнейших условиях работы «Онегин» сохранил композиционную гармонию. Сомнения высказывались: «Вынужденное исключение главы „Странствие“, основной для эволюции героя, нарушало идеологическую и композиционную структуру романа и было насилием над его замыслом»[257]. Попробуем, однако, усомниться в таком суждении. Рассудим так: органическая стройность «Евгения Онегина» достигнута не потому, что именно так стройно был роман заранее придуман, а потому, что чувство гармонии было присуще его творцу; вносимые изменения подчинились гармонизации.

Изменений — и принципиальных — в «плане» романа действительно много. Было начато повествование о молодом герое с преждевременной старостью души: герой нормально повзрослел и пресытился однообразной жизнью. Деревенская скука терпкостью не уступила столичной, только незаметно для читателя Онегин от скуки избавился. После объяснения с героиней, возможно, он сразу намеревался путешествовать, только вот задержался в деревне, поссорился с приятелем и убил его. Пушкин в начале работы достоверно не знал о существовании тайных обществ, да и приступил к повествованию в состоянии кризиса, когда «отстал» от духовного союза с ними: идейное содержание финала потребовало включение — хоть в какой форме — декабристской темы. Включение такого емкого материала могло ли оказаться просто довеском к первоначальному замыслу? Да оно его весь перевернуло! А стройность композиции сохранилась, потому что была не внешним свойством «плана», да и обеспечивалась она чувством меры, музыкальностью слуха художника.

Некоторые композиционные решения были приняты Пушкиным изначально и последовательно выдерживались: «Можно сказать, что если Пушкин думал о теме своего романа главами, то об изложении этой темы он думал строфами»[258].

Главы романа обладают высокой автономией, вплоть до права на отдельное опубликование. Это обстоятельство существенно облегчило многолетнюю работу над романом, избавило Пушкина от спешки и форсирования окончания романа, предоставило творческие паузы для работы над многими другими произведениями, создававшимися параллельно. «Это — большое искусство, дать… в песне стихотворного романа цельное видение жизни и относительно завершенную, частную, по отношению к произведению, ситуацию»[259].

Имеет ли данный факт отношение к композиции? Мерные доли строф и глав сугубо формальны, жестко не связаны с содержанием. Однако в слове мера заключен ответ. Импульсы глав и строф повышают складность романа в стихах, создают определенный композиционный ритм. Такого рода ритм в «Евгении Онегине» очень активен, он проникает на все уровни произведения.

Композиционный ритм, связанный с повторами повествовательных приемов, вносит свою лепту в композиционную гармонию «Евгения Онегина». Роль композиционного ритма тем более велика, что проявляется он чрезвычайно разнообразно. Можно иметь в виду перекличку начала и конца романа. Изображению дня петербургской жизни Онегина в первой главе соответствует описание дня (в двух — летнем и осеннем вариантах) его деревенской жизни в четвертой главе, а им обоим — воспроизведение дня одесской жизни автора. Дважды описывается онегинская усадьба — при старом и новом хозяине. С судьбами главных героев «рифмуются» судьбы второстепенных персонажей. Самое значительное из этой серии повторов (что и отмечалось чаще всего) — обратная симметрия писем и объяснений главных героев.

Только этого достаточно, чтобы говорить о гармоничности в построении «Евгения Онегина». И все-таки для полной обоснованности этого тезиса необходимо увидеть ритмичность на самом высоком уровне — как соотношение крупных частей в рамках целого.

Варианты окончания романа

Общая структура «Евгения Онегина» в сознании Пушкина мало сказать — менялась: она складывалась постепенно в ходе повествования. Попробуем рассмотреть, как постепенно обозначалось то, что в итоге получилось.

Композиционный знак завершает третью главу. Уже отмечалось, что сюжетной паузы на стыке третьей и четвертой глав нет ни малейшей (остановка сделана на завлекательной для любопытствующих сцене свидания, где даже «минуты две» молчания проходят на глазах читателя), зато четко обозначена пауза в рассказе: