Непотопляемая Грета Джеймс

Вокруг них взволнованно болтают зрители. В десять часов состоится еще одно представление, так что сейчас здесь собрались те, кто рано ложится спать. В самом конце зала расположились люди с ходунками и на инвалидных креслах, а сидящий прямо перед Гретой мужчина вдруг вскакивает с места и сообщает жене, что ему надо еще раз сходить в туалет, перед тем как начнется спектакль. И это вдохновляет троих его соседей на то, чтобы последовать его примеру.

Перед тем как гаснет свет, Грета замечает Бена. Он сидит на два ряда впереди, но наискосок от нее, так что, когда он оборачивается, оглядывая зал, их взгляды встречаются. Он немедленно отворачивается, но по его напрягшимся плечам она понимает, что это потребовало от него некоторых усилий, и ее настроение улучшается.

– Начинается, – шепчет Элеанор при первых звуках музыки, и Грета неожиданно вспоминает, как смотрела «Щелкунчика» с ними троими – мамой, Мэри и Элеанор, – когда ей было лет двенадцать. Дочь Блумов Бриджит была уже достаточно взрослой, чтобы найти убедительный предлог отказаться от похода в театр, а всех остальных детей – Эшера, Джейсона и его двоих старших братьев – на балет и силком не затащишь. Так что одна только Грета с угрюмым видом сидела в конце ряда и тянула ворот платья, которое не хотела надевать.

Когда погас свет, мама наклонилась к ней.

– Подожди, – прошептала она, – будет волшебно.

Но волшебно не было. По крайней мере, Грете так не показалось. Музыка была красивой, и танцевали хорошо, но к началу второго действия ее коленка нетерпеливо тряслась, и ей хотелось очутиться где-то еще. Когда в зале зажегся свет, зрители разразились аплодисментами, и она увидела, что мама плачет. И дело не обошлось несколькими слезинками. Ее щеки были мокрыми, а глаза красными; спектакль совершенно потряс ее.

– С тобой все хорошо? – спросила Грета, наполовину испуганная и наполовину изумленная.

Ее мама улыбнулась, отыскивая в сумочке салфетку.

– Со мной все чудесно, – сказала она с таким чувством, что Грета не могла не задуматься над тем, а чего же она такого не поняла. Не то чтобы она никогда не думала, что ее мать – человек эмоциональный. Она видела, как та плакала над другими, очень многими вещами: над рождественской рекламой и трагическими случаями, о которых говорили в новостях, и даже глядя на птиц, прилетавших к кормушке, устроенной ею во дворе за домом. Но что-то в увиденном балете сделало с ней то же самое, что некоторые песни иногда делали с Гретой, он словно содрал с нее кожу, оставив беззащитной. Музыка могла быть другой – «Танец феи драже» вместо Smells Like Teen Spirit, – но выражение маминого лица было точно таким же, как у нее, и это поразило Грету как нечто странное и новое для нее.

Теперь же первые несколько танцовщиков и танцовщиц, подобно ракетам, вылетают на сцену в мерцании блесток, в туфлях для степа и со слишком уж сияющими улыбками на лицах. И происходящее на сцене сразу становится немного смешным. Костюмы чересчур экстравагантны, а двое из шести исполнителей тут же сбиваются с ритма. Но все делается с большим энтузиазмом – очень большим энтузиазмом, – и Грета, ценя прилагаемые к этому усилия, решает не спешить с выводами. И так продолжается до тех пор, пока один из парней не падает. Это не целиком его вина – теплоход сильно заваливается на сторону и качается так, что это хорошо ощущается в зрительном зале. Но танцовщики как раз исполняют сложный номер, и качка сказывается на них гораздо сильнее. Первый парень – энергичный, в атласном смокинге – врезается в другого парня, которому едва удается устоять на ногах. Но это не помогает его другу, у того дрожат, как у олененка, ноги, и он падает.

Зрители ахают, но остальные танцовщики продолжают двигаться в бешеном темпе. Парень в смокинге, невредимый и несломленный, встает на ноги, и публика безумствует.

И тут Грета замечает, что Бен наблюдает за ней. И на этот раз, увидев, что она смотрит на него, он не отводит взгляда. Она ждет, что он улыбнется, или кивнет, или робко пожмет плечами, давая знать, что помнит об их пари. Но он ничего такого не делает. Даже в темноте в его взгляде чувствуется что-то магнетическое. И внезапно она забывает о неустойчивых танцорах и представлении, бодро продолжающемся на сцене. Остальные зрители исчезают для них, и остаются только они двое.

Это то самое волшебство, имеющее отношение к «Щелкунчику», о котором говорила ее мама, о котором упоминал прошлым вечером ее отец. И вот два человека в темноте смотрят друг на друга так, будто между ними туго натянутая струна. Она не удивляется, когда он встает, чтобы уйти. Она уже делает то же самое. Чтобы выбраться в проход, ей приходится протиснуться мимо Элеанор и Тодда, потом мимо Мэри и, наконец, Дэвиса. Женщины смотрят на нее вопросительно, а Дэвис – так просто с завистью.