– Ага, но тебе же хочется, – с довольной улыбкой говорит он, кладя голову на подушку. – Уж я-то знаю.
Она изучает его лицо, тонкие морщинки в уголках глаз, бороду с намеком на седину – при утреннем свете она отливает серебром.
– Могу поспорить, что ты действительно хороший папа, – высказывает она свое мнение.
– Я стараюсь быть им. Теперь это, само собой, дается мне труднее. Но они у меня потрясающие и заслуживают потрясающего отца. – Потом он, немного посомневавшись, спрашивает: – А ты? Ты любишь детей?
Грета думает о своих племянницах, вихревых сосредоточиях слез, смеха и любви. Иногда, приходя к ним в гости, она пытается представить, каково бы ей пришлось, будь они ее детьми, если бы она оказалась ответственной за их каждодневную жизнь – меняла бы пеленки, уговаривала поесть овощи, возила на машине, надевала пижамки и рассказывала истории на ночь, – а также отвечала бы за формирование их личностей, заботилась бы о том, чтобы они разделяли ее жизненные ценности, такие как сочувствие, доброта и равенство, оставаясь при этом самими собой; прилагала бы все свои силы к тому, чтобы они не выросли засранками.
И эта работа кажется ей невыполнимой и в то же самое время исполненной печали, потому что приходится наблюдать за тем, как дети все больше и больше удаляются от тебя и выходят в большой мир, оказываются гораздо более интересными и сложными, чем ты от них ожидала, подобно песне, которая начинается как что-то одно и заканчивается как что-то еще – и этот конец необязательно хуже или лучше начала, а просто другой. И совершенно неподвластен твоему контролю.
– С ними у меня все о’кей, – отвечает она Бену.
– Все так говорят, но когда у тебя появляются собственные дети, дело может принять иной оборот.
Грета уклончиво кивает:
– Ага. Все так говорят.
– Потому что это правда. Честно. Чужие дети – абсолютные чудовища. У них липкие руки и сопливые носы, и они ужасно, ужасно громкие создания.
– А твои не такие?
Он пожимает плечами:
– Такие. Но как-то легче, когда они
– Понятно. У меня три племянницы, так что мне приходилось иметь дело с детьми.
– Сколько им?
– Близнецам пять, а малышке три.
– Вау.
– Знаю. У брата и невестки хлопот полон рот.
– А как их зовут?
– Эшер и Зоуи.
– Нет, детей.
Грета медлит с ответом:
– Только не смейся.
– С какой стати?
– Вайолет, Поузи и Мэриголд.
У Бена от удивления приподнимаются брови:
– Вау!
– Зоуи – хозяйка цветочного магазина, – пытается объяснить Грета. – Но девчонки просто замечательные, правда. Такие глупенькие и бесцеремонные, обнимаются лучше всех на свете. И все время спрашивают, могут ли они войти в мою группу.
– А на чем они играют?
– Сейчас? Да большей частью колотят по чему попало.
– Звучит многообещающе.
– Да! – Грета рассеянно скручивает конец простыни, а потом снова распрямляет его. – Дело в том, что я люблю их. Действительно люблю. Но даже когда я с ними, у меня не возникает чувства, будто я что-то в жизни упустила. Во всяком случае сейчас. – Она пожимает плечами. – Мне слишком нравится моя жизнь.
– А как насчет замужества? Видишь себя женой?
Он делает то же самое, что делают они все: пытается определить ее границы в этом отношении. Грета не возражает; она никогда не скрывала, кто она есть. Однажды она пила коктейли с парнем, с которым порвала год тому назад, и, пока они сидели в баре, он все время старался увидеть ее левую руку.
– Что такое? – наконец раздраженно спросила она, и он, сконфузившись, пожал плечами и признался:
– Просто пытаюсь выяснить, носишь ли ты обручальное кольцо.
В то время Грете было двадцать восемь лет, и хотя некоторые ее подруги уже были помолвлены, получив предложения одно вычурнее другого, она ни от чего не была так далека, как от этого. Она рассмеялась, и парень сначала вроде как смутился, а потом, похоже, почувствовал облегчение, словно ему удалось увернуться от летящей в него пули.
Не то чтобы Грета не хотела замужества, детей, всего этого сложно организованного цирка, просто она не
– Возможно, – отвечает она Бену, – при благоприятных обстоятельствах.
Он удивляется:
– Но это верно по отношению ко всем вступающим в брак, разве не так?
– У меня очень много условий, – улыбается она. Она ждет, что он рассмеется, но он выглядит встревоженным. Выпускает ее руку из своей руки и садится.
– Послушай, мне неудобно за вчерашнее, – говорит он. – Когда позвонила моя дочь… Я не думал, что поведу себя так неадекватно.
Грета тоже садится.
– Не то чтобы я не знала, что у тебя есть семья.