Когда она добралась до середины, то открыла глаза и ее сердце застучало в такт музыке. И она не знала, в чем тут дело: то ли в самой песне, то ли в том, как Люк смотрел на нее – взглядом, в котором отражалось нечто среднее между самодовольством и страхом, взглядом, говорившим, что он, конечно же, был прав и так звучит гораздо лучше. Но он все же не представлял, что именно у нее получится.
Официант возвращается с двумя бокалами пива, и Грета делает глоток из одного из них. Он спросил, готова ли она к Губернаторскому балу, и она не знает, что ответить. Будь на его месте кто-то другой, она с легким сердцем соврала и сказала бы «да». Люку же она говорит:
– Честно говоря, не знаю.
И надо отдать ему должное, он не заверяет ее, что все будет хорошо, как заверили бы многие другие. Они не разговаривали несколько месяцев, но он по-прежнему прекрасно понимает ее.
– Не то чтобы ты не делала этого раньше. И не то чтобы не знала, как это делается.
– Да, но с тех пор прошло какое-то время.
– Я заметил это. – Теперь его голос звучит мягче. – Ты в порядке?
Грета обращает лицо к синему аляскинскому небу. В это мгновение ей хочется рассмеяться. В порядке ли она? На этот вопрос сейчас совершенно невозможно ответить.
Люк прочищает горло:
– Но ты хотя бы играешь сама для себя?
– Немного.
– Тебе нужно делать это. Я действительно так считаю. Тебе придется в эти выходные выйти на сцену и зажечь зрителей.
Она пытается придумать, как ответить ему, но ее сердце слишком громко стучит у нее в ушах. Она понимает, что это не просто ободряющие слова. Он не стремится быть милым – он пытается спасти ее. Пытается донести до нее, что она нуждается в спасении.
– Я много раз видел, как ты делала это. Выходила и играла так, будто тебя ни хрена не волнует, будто ты одна во вселенной.
Грета какое-то время молчит.
– Но я должна, правда?
– Что?
– Должна волноваться обо всем. О концерте. О карьере. – Она ждет, что он как-то отреагирует на ее слова, но он не делает этого. – Что, если я на такое не способна?
– Черт побери, Грета, – говорит он и кажется при этом искренне расстроенным. – Ты не похожа сама на себя.
– Я не чувствую себя собой.
– Та Грета, которую я знаю, слишком упряма, чтобы прислушиваться к кому-то.
– Ну, – медлит она, гоняя кругами по бокалу янтарное пиво, – я же слушаю тебя.
– Тебе не нужно, чтобы я что-то такое тебе говорил. Ты сама уже знаешь, что надо делать.
– Играть быстрее? – поддразнивает его она, и он смеется.
– Только не ту песню, – отвечает он, а потом голос его становится печальным: – Она же о твоей маме, верно?
Она кивает, хотя он и не видит ее.
– Я не должна была пытаться исполнить ее.
– Но ты все же замахнулась.
– Это был безрассудный шаг.
– Не безрассудный, а эмоциональный. И в этом нет ничего неправильного.
Она снова делает глоток пива и ставит бокал на стол.
– Они хотят согласовать программу концерта. Хотят, чтобы я начала с «Пролога».
– А ты этого не хочешь. – И его слова звучат как утверждение, а не как вопрос.
– Ненавижу оставлять дела незаконченными, – говорит она, и они оба понимают, что она теперь не о «Прологе». Она опускает лоб на ладонь. – Часть меня хочет попробовать еще раз, но мне кажется невозможным вернуться к этому.
– Я понимаю, что это был всего лишь набросок, скелет песни. Но, судя по тому, что я слышал, кости у него хорошие. И тебе нужно лишь захотеть завершить начатое.
– Они заставили меня пообещать оставить это дело.
– Да пошли они, – выпаливает он так быстро, что она смеется. – Я серьезно. Видео разошлось не только потому, что всем хотелось поглумиться над тобой. Ты заставила народ почувствовать что-то особенное, пусть даже и не стремилась к этому. Ты притягивала к себе как магнит. Как всегда.
Грета чувствует, что в горле у нее образуется ком.
– А вдруг все повторится?
– Не повторится. Но даже если это произойдет, то что ж… Это лишь одна из составляющих.
– Составляющих чего?
– Искусства. И тебе известно это лучше, чем кому бы то ни было. И худшее, что ты сейчас можешь сделать, так это пойти на попятный. Наплюй на пиджаков! Сделай еще одну попытку. Сыграй ва-банк. Сделай все как следует. А потом иди и пой о том, что чувствуешь.
– А дальше ты скажешь, что я должна выложиться до конца, – шутит она, но он не смеется.
– Так оно и есть. Послушай, если ты не готова к воскресенью, значит, не готова. Но только удостоверься в том, что это твое решение, а не их. И, чтобы ты ни решила, тебе все равно надо взять в руки свою гребаную гитару, о’кей? И как можно скорее. Просто играй!
– О’кей, – говорит Грета и в ту же секунду понимает, что скучает по нему. Действительно, скучает.
Она вспоминает, как они приземлились в Нью-Йорке, все еще не пришедшие в себя после похорон, а также последовавшие за этим тяжелые дни. В аэропорту Люк хотел было по привычке сесть в одно с ней такси, но Грета отрицательно покачала головой.
– Думаю, мне нужно побыть одной, – сказала она, и он послушно кивнул и наклонился к ней, чтобы поцеловать, прежде чем она захлопнула дверцу.