Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

— Не только безопаснее, но и приятнее, — весело согласился Смидович. — Конечно, если юная барышня не возражает против такого, не очень уж молодого кавалера,

— Барышня не возражает, — бойко ответила Валя и пошла одеваться.

Выйдя на улицу, усыпанную только что выпавшим снежком, они немного постояли у подъезда. Близилась полночь, и улицы были пустынны, лишь пробежали торопливо мимо две фабричные девчонки, стрельнув на Смидовича глазами, и скрылись. Медленно проехал порожний извозчик. В ночной тишине был долго слышен ленивый цокот копыт. Напротив дома стоял человек в котелке, должно быть, изрядно озябший от долгого ожидания на морозе.

— Знаете что, Валюша, — сказал Смидович, — давайте–ка мы с вами пойдем вон туда, к Слоновой.

— Так это ж в обратную сторону!

— Ничего, прогуляемся… До чего же погода хороша!

Они свернули на одну из Рождественских улиц. Смидович крепко держал под руку Валю, развлекая ее веселыми пустяками.

Они прошли совсем немного, когда послышался топот лошадиных копыт и мимо проехал извозчик. Под кожаным поднятым верхом сидел тот же человек в котелке. Петр Гермогенович тихонько присвистнул и, обождав, пока пролетка отъехала подальше, повернул за угол.

— Вот что, Валюша, — сказал он. — Идите–ка вы домой… Что–то не нравится мне этот господин.

— Да что вы, как же это я вас брошу! — Валя тревожно заглянула ему в глаза.

— Нет, нет, идите. Мне одному будет легче от него избавиться… А вот и он сам, легок на помине.

— Может быть, мне его отвлечь чем–нибудь? Подойти…

— Что вы, Валюша! Зачем же рисковать? Такие, как вы, нужны на свободе, а не в «Крестах» или в «предварилке».

— Здесь проходной двор есть, — сказала Валя. — Только ворота, наверно, уже закрыты. Вот тут.

— А это мы сейчас проверим! — Петр Гермогенович потянул на себя кольцо калитки, она скрипнула и подалась. — Все в порядке, Валюша. До свидания!

Он юркнул в темень пустого двора к видневшемуся впереди выходу на соседнюю улицу. Там он немного постоял, услышал, как быстро, на рысях промчался знакомый экипаж, и вернулся назад. «Ну вот, как будто отделался», — подумал Смидович, облегченно вздыхая. Ему показалось очень обидным попасться именно сейчас, когда появилась возможность завязать новые связи на трех больших заводах.

Он совсем успокоился и шел, испытывая удовольствие от самой ходьбы, от морозного воздуха.

До дома он добрался благополучно, кажется, без «хвоста». Стараясь не шуметь, прошел на цыпочках через темную прихожую и вставил ключ в замочную скважину своей двери. Уходя, он всегда запирал ее.

— Не стоит беспокоиться, господин Куртуа, — вдруг донесся из комнаты незнакомый голос. — Здесь уже открыто. Мы давно ждем вас.

Кто–то чиркнул спичкой и поднес ее к лампе. Петр Гермогенович увидел пристава и двух жандармов, выдвинутые ящики стола, развороченную постель…

— Может быть, господа объяснят, что это значит? — спросил Смидович.

Жандармский офицер молча протянул ему ордер на обыск. У офицера было холеное лицо и глаза с воспаленными белками.

Из хозяйской комнаты вышли перепуганная пани Тереза, оба ее сына, дворник, еще какой–то мужчина, наверное, из понятых.

— Езус–Мария, пан Эдуард! Что такое, чего хотят от вас господа? Нам приказали сидеть в комнате и не выходить, пока вы не придете. Такая тень на нашу фамилию!..

— Успокойтесь, пани Тереза, я…

— Потрудитесь не разговаривать! — приказал жандармский офицер.

На столе лежала стопка книг, вынутых из ящиков, письма, рукопись статьи, подготовленной для «Рабочей мысли». «Книги как будто все легальные, разрешенные к печати, — подумал Смидович. — Письма тоже безобидные. Разве вот рукопись».

Как раз сейчас ее листал пристав, даже вроде бы с интересом.

— Весьма любопытные мысли высказывает здесь господин Куртуа, — промолвил он, протягивая рукопись офицеру. — Извольте полюбопытствовать. Ссылки на работы государственного преступника Ульянова…

— Книга, из которой взяты эти цитаты, дозволена цензурой, — сказал Смидович, стараясь как можно больше имитировать акцент.

— И это тоже дозволено цензурой? — спросил жандарм, вынимая из верхней книжки исписанную четвертушку бумаги.

Петр Гермогенович сразу узнал ее. Это была одна из тех листовок, которые он пронес на завод. Но как она попала сюда? Ведь он прекрасно помнил, что не оставил дома ни одной! Значит, это сделали сами жандармы, больше некому…

— Абсолютно не понимаю, о чем вы говорите. — Голос Смидовича звучал почти искренне.

— У нас есть неопровержимые доказательства, господин Куртуа, что именно вы распространяли запрещенные листовки на заводе Семянникова, а возможно, и на других заводах, — монотонно проговорил офицер.

— Вы хотите сказать, что намерены арестовать бельгийского подданного?

— В России, господин Куртуа, как, впрочем, и в других государствах, иностранцы, совершившие преступление против установленного в стране порядка, несут такую же ответственность, как и подданные государя… Нет ли у вас других запрещенных изданий? На французском, английском, немецком?

— Вам виднее, вы здесь все перетрясли без меня.

— В таком случае так и запишем…