Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

Скучным, скрипучим голосом, выдававшим полное его равнодушие к происходящему, он сначала произносил вслух, а потом записывал заученные наизусть фразы:

— …дня, сего года, прибыв по приказанию высшего начальства совместно с нижеподписавшимися понятыми в помещение, занимаемое бельгийским подданным Эдуардом Куртуа, произвел на основании двадцать девятой статьи положения о государственной охране обыск, причем оказалось…

Офицер брал со стола одну за другой книги, бумаги, письма, выбирая из них те, которые следовало занести в протокол:

— …сочинение господина Каутского «Экономическое учение Карла Маркса»… «Большой шлем» Леонида Андреева… «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю» господина Бельтова… Листок преступного содержания, подстрекающий рабочих к стачке.

Потом сосчитал общее количество писем и листов рукописи, тоже «носящей противуправительственный характер».

— Ну вот и все, — удовлетворенно сказал офицер, размашисто расписываясь под протоколом. — Можете взять с собой необходимые вещи, господин Куртуа.

— Вы весьма любезны, господин офицер.

У подъезда их ждала полицейская карета. Жандарм вынес и поставил на переднюю скамью чемодан с книгами и бельем арестованного. Рядом со Смидовичем сел офицер, напротив них разместились пристав и жандарм.

Кучер захлопнул дверцу, и карета тронулась.

Ехали довольно долго. Пристав и старый жандарм дремали, офицер насвистывал какую–то фривольную песенку. Смидович старался понять, куда его везут, но плотные занавески на окнах не давали возможности ничего разглядеть на улице. Наконец карета остановилась, и все стало ясно: Петр Гермогенович узнал жандармское управление. Несмотря на поздний час, в здании горел свет: «работа» здесь не прекращалась ни днем, ни ночью.

Кабинет, куда ввели Смидовича, был завален грудами дел в грязно–синих бумажных обложках. За большим письменным столом, над которым висел портрет царя в полный рост, возвышалась массивная фигура жандармского подполковника.

— Весьма сожалею, господин Куртуа, что мне приходится знакомиться с вами в такой обстановке. Но я надеюсь, что вы будете откровенны, и это облегчит вашу участь. Прошу садиться.

— В чем меня обвиняют? — спросил Смидович больше для того, чтобы дать себе время освоиться в новой обстановке.

Подполковник улыбнулся. Не оборачиваясь, он нащупал на полке небольшого формата толстую книгу и протянул ее арестованному.

— Желаете полюбопытствовать? Это Уложение о наказаниях. Там есть закладка, господин Куртуа.

Он не стал ждать, пока Смидович найдет заложенную статью, и с удовольствием продекламировал ее наизусть.

— «…виновный в произнесении или чтении публично речи или сочинения или в распространении или публичном выставлении сочинения или изображения, возбуждающих к учинению бунтовщического или изменнического деяния; к ниспровержению существующего в государстве общественного строя; к ниспровержению или противодействию закону… наказываются: за возбуждение, пунктами первым или вторым сей статьи предусматривается ссылкою на поселение. Если виновный возбуждал действовать способом, опасным для жизни многих лиц… каторгою на срок не свыше восьми лет». Ясно, господин Куртуа?

Петр Гермогенович невесело усмехнулся.

— Пожалуй, столь строгая мера, как каторга, вам не грозит — правосудие в России гуманно. Но оставим праздные разговоры. Итак, господин Куртуа, ваше место рождения, возраст, национальность?

Смидович ответил все именно так, как придумал заранее — бельгийский подданный… Куртуа… В детстве жил в России…

— Вероисповедание?

— Никакой религии не признаю.

— Вот как? — Подполковник удивленно поднял брови. — Вы обвиняетесь в умышленном проведении среди малоимущих слоев населения так называемой социалистической пропаганды.

— И что же? — Смидович сделал удивленное лицо. — У нас в Бельгии пропагандой может заниматься каждый гражданин, и совершенно легально.

— Россия, господин Куртуа, не Бельгия, заметьте это! — Подполковник повысил голос. — В России тот вид деятельности, в котором вас уличили, является преступным и наказуемым в судебном порядке… Что вы изволили делать прошедшим вечером на квартире работницы Анастасии Павловой?

— Праздновал именины одного из гостей.

Допрос длился довольно долго. Уже светало, когда Смидович расписался на постановлении о заключении его под стражу и жандармский чин вызвал конвоира:

— На Шпалерную!

На Шпалерной помещалась «предварилка» — печально знаменитый Дом предварительного заключения.

Глава четвертая

Сначала натужно проскрипели одни железные ворота, которые сразу же заперли за въехавшей на тюремный двор каретой. Вторые ворота уже не открывали, оказалось достаточным калитки. В нее прошел жандармский офицер, за ним Смидович, затем еще два жандарма. Впереди было огромное шестиэтажное здание из красного кирпича с похожими на щели решетчатыми окнами и такой же решетчатой дверью, в которую в том же порядке вошли все четверо.

В нос ударил кисловатый тюремный запах. По длинному и широкому коридору сновали служащие в форменных сюртуках с двумя скрещенными ключами в петлицах — эмблемой заключения.