Неправильные дети

Милу успела подумать, не решил ли Ротман сыграть с ними жестокую шутку, но тут боковой занавес с другой стороны подмостков резко распахнулся. На краю сцены возник высокий силуэт, лицо было скрыто в тени.

Все пятеро остолбенели.

Цок.

Цок.

Два шага по направлению к ним, и фонарь в углу подмостков осветил грузную фигуру и ястребиные черты лица со свирепыми алчными глазами. Ноги Милу подкосились, и она повисла на руке Ротмана.

Гассбик вернулась из мёртвых.

35

Физиономия хозяйки «Малютки-тюльпана» была бледной и болезненной, но лютое выражение ничуть не изменилось. Её грудь тяжело вздымалась, когда Гассбик подошла к ним и окинула сирот пристальным взглядом. Казалось, все её поры источают ярость. Милу почувствовала, как желчь подкатывает к горлу. Это не могло быть правдой, но… так оно и было.

Гассбик жива. Девочка не сомневалась, что она, Милу, умрёт прямо здесь и сейчас, погибнет на месте от вящего ужаса.

– Hallo, kindjes.

Сем покачал головой.

– Вы же умерли.

Директриса цокнула языком.

– Вам следовало проверять тщательнее. Я была не более мертва, чем вы, дети.

– Но как? – спросила Лотта.

– Обострение кататонического синдрома. Так утверждали врачи в больнице. Я провела двенадцать дней на неудобной койке, глазея в серый потолок, будучи не в состоянии ни ходить, ни говорить. Зато у меня было время подумать о том, как сильно я желаю оторвать ваши жалкие конечности.

Наступила тишина. У Милу почти отнялись ноги.

– Если отбросить радость встречи, – наконец произнёс Ротман, обращаясь к директрисе, – она уже здесь?

Кого он имеет в виду?

Гассбик кивнула.

– Не отпускайте девчонку, – проговорила она, а потом протянула руку и схватила Лотту за косичку. – А я буду держать эту. Остальные могут находиться посередине, понесут наши деньги.

Она резко дёрнула руку на себя, и Лотта заскулила от боли. Фенна испустила низкий, утробный рык. Директриса помолчала, склонив голову набок, и вдруг расхохоталась. Фенна бросилась на Гассбик, вцепилась в неё и оттолкнула от Лотты. Моцарт испустил злой, пронзительный вопль, летая под потолком.

Гассбик, разинув рот, уставилась на совёнка, и перевела взгляд на Фенну.

– А эти детишки гениальностью не блещут, не так ли? – прорычал Ротман. Он прижал лезвие к шее Милу, и она вскрикнула, когда острое жало вгрызлось ей в кожу. – Если не будете делать, как мы велим, то у вашей подружки не одна-единственная капля крови прольётся. Мне на корабле и четырёх сирот хватит. Вам просто придётся работать чуть усерднее, чтобы возместить нехватку девчонки.

Фенна опустила глаза и отошла от Гассбик.

– Давайте покончим с этим, – добавил Ротман и потащил Милу к лесенке за сценой.

Она послушно ковыляла за ним. Что он надумал? Он хочет их убить? Как Ротман и Гассбик их нашли? И кого они ждут?

Воздух был колючий и холодный, когда они покинули театр и поплелись на мельницу. Толпа схлынула, Милу видела ленту качающихся огней, струящуюся по дороге. Зрители возвращались в город.

Когда они завернули за угол, Милу заметила, что у входной двери находится экипаж, запряжённый лошадью: оттуда вылезла вечно чем-то недовольная Роуз Спельман. Разумеется, при ней была огромная учётная книга «Малютки-тюльпана». Но только при виде второго человека, который стоял в дверях, Милу испустила крик ярости.

Это была Эдда Финкельштейн в своей форме управляющей польдером.

Она предала их.

– Goedeavond! – жизнерадостно поздоровался торговец.

Он отпустил волосы Милу и убрал нож от её горла. Тяжёлая рука Ротмана легла ей на плечо.

– Я просто искал этих милых крошек, простите, что заставил ждать.

– Я пока не до конца понимаю, зачем вы позвали меня сюда, – сказала Спельман. – И мне отнюдь не ясно, почему это не может подождать до утра.

– Давайте зайдём внутрь, а уж там мы всё объясним, – прокаркала Гассбик. – Дети подогреют нам молока и разольют по чашкам, пока мы беседуем.

– Мой отец нездоров, – заявила Милу. – Он расстроится, если мы потревожим его.

Спельман взяла учётную книгу поудобнее.

– Да, – сказала Эдда, удивив Милу. – Думаю, днём будет лучше…

– Чушь! – проскрежетала Гассбик и протолкалась к мельнице. – Господин Поппенмейкер вовсе не возражает.

Не успела Милу придумать что-нибудь ещё, чтобы предотвратить неизбежное, как директриса плечом открыла дверь, и всех пятерых завели внутрь.

Эдда тоже переступила порог и прикрыла за собой дверь.

– Госпожа Гассбик, – выпалила Спельман, стараясь нагнать директрису. – Сначала принято стучаться…

Добравшись до кухни, Гассбик круто развернулась, по её лицу расползлась довольная ухмылка.

– Госпожа Спельман, – произнесла она. – Я уже договорилась с господином Поппенмейкером… – она кивнула на кресло, где сидел папа-марионетка (оно стояло неподалёку от дверного проёма), – и он совершенно не против нашего вторжения. Верно, господин Поппенмейкер?

– Нет! – крикнула Милу, но Гассбик приблизилась к марионетке почти вплотную. – Просто перестаньте, пожалуйста.

– Что перестать, Милу? – уточнила директриса с невинным видом.