«Непредсказуемый» Бродский (из цикла «Laterna Magica»)

Но кому мог адресовать Бродский свои домыслы? Читатель его должен быть «старше 50». То есть начиная с пятидесяти одного. А так как в 1991 году, когда Бродский сочинял свое эссе, он достиг именно названного возраста, не означает ли это, что он оказался квалифицированным читателем своего эссе? Но каким образом этот факт мог отразиться на его авторских обязанностях? «А теперь я чувствую укоры совести. Я вижу его похороненным в том же пиджаке и галстуке, в которых он изображен на марке, в том же маскировочном костюме – или то была форменная одежда? В смерти, как в жизни. Он мог оставить некоторые инструкции, касающиеся возможного исхода, хотя у него могло и не быть полной уверенности в том, что им будут следовать. Были ли они выполнены? И чего же он хотел на своей надгробной плите? Быть может, строк из английской поэзии? Чего-то вроде “И смерть не будет властвовать здесь”? Или он предпочитает формальное: “Тайный агент советской разведки Ким Филби (1912–1988)”? И хотел ли он, чтобы это было набрано кириллицей?»[372]

Способность Бродского проникнуть в глубину сознания своего персонажа Кима Филби, вероятно, восхищала многих. Но не мог ли Филби оказаться лишь подставным лицом для размышлений Бродского о себе? Конечно, его смерть наступила внезапно. Но, судя по последнему стихотворению Бродского “Aere perennius” (1995), он был к ней готов, т. е. уже задумался над деталями собственного захоронения. Как и его персонаж Филби, Бродский оставил инструкции, «касающиеся этого события», и не был уверен в том, будут ли они выполнены в тех пунктах, которые он обозначил для Кима Филби. Сейчас нам известно, какие слова Бродский хотел выгравировать на своем «надгробном камне». А так как он, как и Филби, был похоронен на чужой земле, открытым оставался вопрос: хотел ли он, чтобы слова были написаны «кириллицей»?

Постоянная оглядка на себя, кажется, дает Бродскому право утверждать, что его суд над Филби продиктован жизненным опытом. «Предваряя тот момент, когда мы серьезно приступим к увлекательной части истории, позвольте мне сказать следующее: есть разница между преимуществами ретроспективного взгляда и того, когда ты живешь достаточно долго, чтобы знать что почем»,[373] – пишет Бродский в отдельной главке и заканчивает ее заверением, что читателя ждет правдивая история (“I should bill the following as fantasy. Well, it isn’t”). И «правдивая история» следует. Бродский прерывает рассказ о Филби, чтобы посвятить четырнадцать «увлекательных» страниц сюжету о трех советских шпионах – Рудольфе Абеле, Вилли Фишере и их начальнике Александре Орлове.

Но что мог Бродский иметь в виду, объявив о преимуществах того, что он жил «достаточно долго, чтобы знать, что почем»? Не хотел ли он сказать, что в продолжение своей долгой жизни оказался причастным к описываемым событиям? И если это так, то в каком качестве? Неужели как «живой свидетель»? Только в таком случае автор может тешить себя надеждой, что в его рассказе не будет вымысла. Оттуда и заключительные строки: быть может, это все прозвучит, как вымысел. Но это есть чистейшая правда и одновременно (не следует забывать и об обещании Бродского) «удобоваримая проза». В авторские задачи входило написать свою историю хорошо. Но хорошо в сравнении с кем?

«Затемнение. Время для кредитов. Десять лет назад в русском эмигрантском издательстве во Франции была напечатана книга под названием “A Hunter Upside Down”.[374] Заглавие предполагает одну из тех мультипликационных задачек, рассчитанных на поиск спрятанных фигурок: охотников, кроликов, фермеров, птиц и так далее. Автора звали Виктор Хенкин. Он был корешем Вилли Фишера, и в книге, претендующей на то, чтобы быть автобиографией, описывается история о Фишерабеле. Когда американский издатель пытался получить контракт на ее публикацию, он столкнулся с непробиваемой стеной, касающейся авторских прав. Французскому и немецкому изданию сопутствовали мини-скандалы по поводу обличений в плагиате. Дело было передано в суд, и, насколько мне известно, Хенкин проиграл. Сейчас он работает на мюнхенском радио “Свобода”, которое ведет передачи на Россию – почти оборотная сторона той работы, где он вещал по-французски бессчетное число лет по московскому радио. А может быть, он уже на пенсии. Не заслуживает доверия – вероятно, параноик… Живет прошлым, раздражителен».[375]

Моя попытка разобраться в инвективах в адрес неизвестного мне автора началась с нескольких открытий. Оказалось, что писателя Виктора Хенкина на свете не существовало. Был писатель Кирилл Хенкин, книга которого «Охотник вверх ногами» (кстати, неточно переведенная на английский Бродским) никогда не публиковалась «в русском эмигрантском издательстве во Франции». Первое издание книги было осуществлено «Посевом» (Франкфурт-на-Майне, 1980) со вступительной статьей Александра Зиновьева, а второе – издательством «Терра» (1991), причем именно в год написания Бродским эссе «Коллекционный экземпляр» (1991).