Непредсказуемый граф

– Вы верите в то, что изобразил художник? Верите в предопределенность судьбы каждого из нас? В то, что все в руках равнодушных богов – или, если следовать мифу, богинь?

– Я не знаю ответа на этот вопрос, – тихо и задумчиво произнесла Кэролайн, словно отвечала не ему, а себе.

– Но вы должны во что-то верить.

– Я верю. В любовь.

По выражению ее лица было видно, что с ее языка слетело то, что было на уме, и сейчас она сожалела о своей откровенности. Может, она и сожалела, а вот он – нет. Теперь у него появилась надежда на интересный диалог. Слишком часто женщины в беседе с представителем сильного пола говорят лишь то, что считают нужным сказать, а не то, что думают. Главная цель – сделать приятное мужчине. Линдси придерживался мнения, что такое самоуничижение благовоспитанных дам скорее унижает мужчину.

– Выходит, у вас романтическая натура, – сказал Линдси, слишком долго живущий на свете и слишком хорошо знающий жизнь, чтобы верить в подобные выдумки. Любовь – иллюзия, раздутый до громадных размеров мыльный пузырь. Еще любовь можно сравнить с шипом на стебле розы. Любуясь цветком, шипов не замечают, но когда роза окажется в руках, шипы заявят о себе в полную силу. Пора сменить тему, решил Линдси. – Как случилось, что мы уже второй раз за три дня встречаемся наедине в чужом кабинете?

– В первый раз я была расстроена и хотела побыть там, где мне не помешали бы справиться с эмоциями, – сказала Кэролайн, и ее губы чуть дрогнули.

– И сейчас все повторилось, – кивнул Линдси. – Я пропустил танец, на который вас пригласил. – Он шагнул к ней, глядя в глаза, и увидел, что настрой ее изменился. На смену разочарованию пришло… озорство? – Чем я могу искупить свою вину?

Кэролайн не ответила, но он заметил, что ее дыхание участилось. Ему даже показалось, что запах ее духов стал сильнее. Этот цветочный аромат напомнил ему сады родного Кингсвуда, где среди цветущих яблонь так легко забыть о том, что жизнь – не райские кущи и за все ошибки, чужие в том числе, приходится платить сполна.

Линдси ждал, твердо решив не торопить события, хотя и знал, что неминуемо произойдет, так же как – он был уверен – знала об этом леди Николсон. Как и прежде, она опустила глаза, устремив взгляд на его шейный платок. Линдси любовался ее лицом, игрой света и тени – тени от ресниц, отбрасываемой на гладкие белоснежные скулы. Она была олицетворением скромности. И потом то ли вскрик, то ли вздох удивления, стремительный прилив крови к щекам, сделавшихся из алебастрово-белых розовыми, – и все в ответ на одно лишь его прикосновение.

Рукой, затянутой в перчатку, – черт бы побрал эти формальности, лишившие его удовольствия в полной мере ощутить нежность и тепло ее кожи, – он коснулся ее подбородка и чуть приподнял его, чтобы встретиться с ней взглядом.

– Поцелуй послужит достаточной сатисфакцией?

Голос совести, до сего момента постоянно напоминавший о том, что она – невинная девушка, а он – искушенный и циничный прожигатель жизни, умолк. Линдси жаждал поцелуя, как впервые влюбленный мальчишка, словно от этого зависела вся его жизнь. Что было тому причиной? Он подумает об этом. Но не сейчас.

Одним робким взмахом ресниц она дала согласие.

Коснувшись губами ее губ, он едва не отпрянул – таким болезненно острым наслаждением отозвалось в нем прикосновение.

Однако оторваться от ее губ было смерти подобно. Линдси и сам не понимал, что это было, и в потоке эмоций и ощущений он, чтобы не утонуть, ухватился за знакомое и привычное – за желание.

Линдси провел кончиком языка по кромке ее губ, и Кэролайн не оказала сопротивления. Он тоже не стал – или не мог – противиться искушению, и они слились в поцелуе.

* * *

Кэролайн целовалась не в первый раз. Вернее сказать, ее целовали не в первый раз. Целовавших ее было трое – все три эпизода случились в Италии. Те поцелуи были настойчивыми и влажными и вызвали у нее скорее легкую панику, чем удовольствие. Так что ни с одним из трех ее воздыхателей до второго поцелуя дело так и не дошло: повторять неприятный опыт Кэролайн не хотелось. Либо она выбирала не тех мужчин, либо ей просто не нравилось, когда ее целуют.

Но сейчас все стало на свои места: те трое просто не умели целоваться. Кэролайн теперь точно знала, что ей нравятся поцелуи, потому что удовольствие, которое она получала в жарких объятиях графа, было даже острее, чем бы ей хотелось.

Нет, в его поцелуе не было ни натиска, ни напора. Он не требовал, а предлагал. Их поцелуй был похож на разговор, в котором чувства говорили сами за себя, говорили о чем-то очень личном, бережно хранимом в глубине сердца. И, как из бесформенной кудели, послушная ловким рукам Ноны, рождается нить – тугая и ровная, так из клубка противоречивых эмоций, стремлений и внутренних запретов волшебной силой поцелуя возникало чувство куда сильнее и крепче того мотка, из которого появлялось.