Непрекрасная Элена

Валги уходят не так, как люди. Они долго следуют тенью за теми, кто им дорог, потому им очень важно, чтобы любимые — жили.

— Йях, — тихонько вздохнули из-за спины. — Ай-йа-аа-ууэ…

Это Манечка. Она безмерно избаловалась, не слезает с коленей черного дикаря и по всякому поводу закатывает такую истерику — хоть спасайся вскачь. Она разучилась бояться людей и запоздало впала в детство. Наверное, ненадолго. И наверняка каждый имеет право на второе детство, если первое у него подло украли.

— У-ээ, — выдохнул хор сопровождения.

У Мани свои четыре няньки и два акэни, и так же у Ванечки. Клыкастая толпа настигла нас месяц назад. С тех пор мы кочуем сытно и мирно, от нас шарахаются, кажется, даже припозднившиеся весенние метели: акэни и Маня поднимают вой, и непогода сворачивается у горизонта, как прокисшее молоко. Нам достается много белесой сыворотки зимнего неба — и мало-мало творожных крапинок облаков. А еще Манечка помогает мне хоть как-то поддерживать здоровье Иржи.

— Иржи, ты сегодня — йях? — спрашиваю намеком то, что боюсь подробно выговаривать вслух. Но я должна.

— Вполне, — пожимает он плечами, и это хорошо, ведь не переспросил и не перевел разговор на глупости. — Но скоро свалюсь. Во-он там, глянь. Передовой дозор кочевья Сослана. Превосходный шатровой. У него сытно, тихо и… — Иржи прищурился с долей насмешки, — и так бывает, пока я далеко. Степь плоская, люди как на ладони, всякого видно… так говорят, чтобы солгать. Видно лишь ярких. А прочие копят тьму в душе, покуда не явятся на исповедь и не примут зерно света.

— Идиот. Ты ж не мешок с зерном. Всего себя высыплешь и сдохнешь.

— Прорасту живительным…

Я зарычала злее валга, повернулась всем корпусом и показала рыжему дурню свой указательный палец, вытянув руку вперед и вверх. Резко повернула палец по часовой стрелке. Иржи знает угрозу. Приложу палец к носу — и обморок гарантирован. А толку? Иржи не умеет и уже не научится жалеть себя. Он и правда — зерно… к нему приходят с пустыми душами, я видела. Жалуются, плачут, кого-то обвиняют или хвалят. Угрожают, вымаливают… Всё сказанное неважно. Важно то, как он слушает.

— Йях, — я вспотела от внезапной идеи.

Покосилась на Маню, на Кузю. Завозилась, пытаясь взобраться на седло с ногами. Седлом я натерла вообще все, что можно и нельзя, будь проклята моя живучесть. Я бы еще нос расквашивала каждый раз при спешивании, вон — мой пожилой скакун уже встал и вывернул шею, чтобы проследить полет всадницы, ему только-то и надо покачнуться с ноги на ногу… Клац! Кузина пасть раскрылась и закрылась возле передних копыт. Очень близко. Скакун подобрался и замер. Я — не упала. У меня есть спаситель. Синеглазенький. Вообще-то у меня есть и еще более важный спаситель, только он спит и спит… А он бы поймал. Сказал в макушку «Эля», мне бы сделалось тепло и легко.

Стоять на седле несложно, если скакун замер и даже не дышит. Сверху хорошо видно: Иржи прав, вон передовые дозоры, а дальше, тепло-белые на холодном белом вперемешку с грязью и зеленью — юрты, много. И еще дальше, если сощуриться и поверить воображению, темным волосом тянется по горизонту почти неразличимая опушка бескрайнего леса. Глаза не могут рассмотреть, но сердце бьется горячо и резко: дед Слав и Маришка близко. Ждут меня, непутевую. Может, даже спешат в это кочевье.

Наверняка за зиму навалило немалый сугроб слухов о нашем отряде, где людей меньше, чем валгов. Вряд ли тот сугроб запросто растает в лето. Хотя мы уже разбредемся…

— Кузя! Во-он там, черненькая точка, — сообщила я, качаясь и упрямо привставая на мыски. — Это он. Точно ведь он! Хорошо. Ткну тебя в нос и отпущу к бабушке. Ты везунчик. В двух стаях самый обожаемый малыш. Ну, после Ванечки.

— Ы-ыы, — из-за спины черного дикаря немедленно выглянул Ваня.

Не знаю, кем его видят валги, но уж точно не человеком. Хотя… мне-то что? Я перестала донимать себя вопросом о том, человек ли я сама. Генетикой ответ не определяется. Алекс — человек. А половина спасенных в скальном городе рабов… сомневаюсь. Сим и прочие в степи еще намаются с ними.

— Йях…

У нас в походе днем обычно говорят именно так: ы-ы, йях, оу. И только по вечерам мы с Иржи вдвоем болтаем взахлеб. Времени много, ведь я лечу его, как умею, пусть пока без особого толку. Иммунитет поднимать нельзя, организм начинает воевать сам с собой. И это — бой не на жизнь, а на смерть… Увы.