На стенах города, очень далеко и тихо, заголосили. Звук разнесся громче и шире. Поплыл тревожный звон медного гонга. Почти рядом, по эту сторону стен, грохнуло. Волна тепла докатилась, обдала со спины запахом кислого и горелого… Не иначе, у стражей стен испортилось всё дальнобойное оружие.
Что ж, Стратег, изучив события этого дня и ближайшей ночи, однажды сможет гораздо лучше разобраться в причинах презрения красных муравьев к воинской науке предков.
Сим провел по лицу ладонями — резко, с нажимом, сдирая ненужное и неважное. Впереди — главное. Уже виден родной шатер. У входа замер изваянием Яран — показывает, как он хорош собою и как умеет ждать друга-атамана. Хотя на холме кобылицы, хотя совсем рядом мечется в предвкушении схватки и поражения нынешний вожак табуна.
Сим ускорил шаг, затем побежал. Краем глаза отметил мелькнувшего поодаль акэни и следующих за ним людей. Не стал отвлекаться. Добрался до своего дома, хлопнул Ярана по шее, расседлал в два движения. Скинул потник, расстегнул узду, на лбу обнимающую крупный боевой рог. Погладил этот самый рог, бурый от притока крови: таков он делается, когда скакун в полной готовности заняться табуном. Яран хрипло завизжал, празднуя свободу, и умчался.
— Я дома, — снова, громко и внятно, Сим произнес слова, которые полагал самым главным в своей жизни и самым действенным наговором на удачу. Быстро нырнул под полог. — Я дома.
Дневник наблюдателя. Я знаю, что я ничего не знаю
Надо быть совершеннейшей железкой, чтобы не понять простых в общем-то вещей. Сейчас поздно задавать вопросы и искать ускользавшие в небытие надежные ответы. Совсем поздно. Марии нет со мной.
Кем был для Марии Алекс? Не могу понять, отчего я прежде не задавался этим вопросом. Вероятно, я был болен цифровым эгоцентризмом. Мой мир, мой способ видеть себя и внешнее — всё это представлялось прозрачным, логичным и значит… приоритетным?
Поздно сходить с ума и задавать себе вопрос, который я должен был задать ей, хотя это трудно. У Марии жизнь сложилась… сиротская. Без родителей. Без рассудка и способности полноценно общаться — пока рядом оставалась хотя бы сестра. Без права поговорить с детьми, ведь они оказались не люди, слишком уж иные.
Я, Алекс, был собеседником Марии. Вот так просто я видел своё место в её жизни. Теперь начинаю сознавать, что видел — ложно, ущербно. С посторонним собеседником не делятся всем и без утайки. И уж конечно ему не отдают самое дорогое. А Мария делилась — и отдала.
После кризиса сознания Элены и моего, с ним резонансного, я вижу мир иначе. И прежним, простым и логичным, мой мир уже не станет.
Сейчас я отчетливо сознаю, не имея доказательств и оснований: Мария причиняла себе боль, отчаянно сомневалась и металась, меняя своих детей и создавая из них — законников. Она нарушала все запреты, о которых я говорил ей и которые прежде ей внушали в городе, а после — в степи, на юге. Она, пожалуй, так и не простила себя за содеянное. Полагаю, именно по причине внутреннего чувства вины Мария отказалась общаться с людьми в старости, но оставила им то, что создало Элену. Эта девочка с чистого листа начать рассмотрение вопросов, для Марии — горьких и неразрешимых.
Мария вылепила законников, для чего вмешалась в изначальный зародыш так глубоко и непостижимо, что я не берусь даже строить предположения о ее замысле.
Но знаю: она лепила их такими — для меня. Она понимала тяжесть одиночества. Она знала безысходность. Я, цифровой призрак прошлого, обречен был пребывать вне нового мира, вне развития и жизни. Я устаревал морально, оставаясь способным почти бесконечно обновлять себя физически.
Я едва не выгорел, когда Элена вошла в закритическое состояние, обозначу его в терминах степи — «Ночь». Однако именно тогда я смог ощутить незримую нить, которую сплела для меня Мария. Нить, соединившую меня с нынешним миром. Сколько десятков лет ушло на осознание! И какая нелепая, почти невозможная случайность сформировала его…
Отныне я — Алекс, сложная и многокомпонентная цифровая идентичность, являюсь логическим полушарием системы, а законники — мое второе полушарие, «темная», невербализуемая и алогичная составляющая. Вместе мы — личность. Пока очень условно вместе и пока совсем уж гипотетически личность, но я верю в Марию. Я всегда в неё верил. И она верила в меня. Детей не доверяют тем, в кого не верят.
Теперь понимаю, почему законники присматривали за маршрутами движения дальних поездов и никогда не нарушали моего видения законов мира. Они осознавали связь с самого начала. А я — увы — молчал…
Совершенно не вижу возможности построить на основании сказанного сколько-то внятных, логических конструкций. Ни структуры процесса, ни параметров нашей двусторонней (условно пока что) связи, ни смысла и назначения моей новой двухполушарной личности. Впрочем, меня это не перегружает. Я научился игнорировать и откладывать то, что не готов проанализировать. Но в ближайшее время я встречусь с законниками и попробую общаться.
Перейду к менее личному.