Непримиримые 2

Без единого прикосновения, только похабщиной на интимной частоте, Селиверстов безапелляционно доказывает, что знает мое тело и мои непристойные мысли даже лучше меня! А что ужасней, не скрывает гнусного мнения о моей распущенности в момент близости с ним!

— Жаль без нежности… — голос мой, и в то же время нет. Глухой, чуть слышный, дрожащий.

— Ей я тебя в следующий раз доконаю, — многообещающе развратно. — Ну что, милая, — его голос под стать моему — неровный, охриплый, разгоряченный, — думала, только ты умеешь заставлять кипеть от возбуждения? Как там в трусиках?.. Хоть выжимай?.. Мда, тампон был бы как нельзя кстати, — продолжает глумиться сволочь за спиной. — А ты попроси, и пока толпа занята трепом, я тебя за пару фрикций пальцами доведу до разрядки, уверен, ты уже на грани… Ну а если взмолишься, — сглатывает натужно, подавляя собственные страсти и желания, — то плюну на всех, и членом. Иришка-а-а-а, — мурчит едва слышно, каким-то крышесносным тембром. — Пф, — жаркое дуновение долетает до оголенной спины.

Ожившие мурашки мутируют в неизвестный природе подвид остро чувствительных насекомых, обитающих на коже человека. Крупных, щекотливых, озабоченных тварей, с повышенной степенью подлости и склонностью к гнусному предательству. Дружной толпой несутся по позвоночнику, ныряя в интимную зону. По телу мелкий расщепительный разряд прогуливается — укол в голову, грудь, живот, ноги — их подкашивает. Судорожно хватаюсь за столешницу и сдавленно всхлипываю, с омерзением понимая, только что испытала микро-оргазм лишь от голосовых вибраций соседа и его дыхания.

Мне так плохо становится, что едва слезы не пускаю. Неясным сознанием и мутным взглядом обвожу помещение, к своему счастью отметив, что на нас с Игнатом никто не смотрит.

— Пошел, — через не могу открываю рот, — к черту! — грубо, зато решительно и плевать, что сквозь зубы.

— Ай-яй-яй, какая упрямая, — посмеивается Игнат. — Значит…херу тебя вылизать придется. Или киргизу? — надсадное горячее дыхание раздается непростительно близко на затылке, но переступить грань Селиверстов себе все же не позволяет, хотя до последнего не верю в его порядочность. Даже вздрагиваю, когда мужская рука мелькает рядом, распахивая мини-холодильник.

Эти чертовы длинные пальцы… Их движение… Почему они мне кажутся самой эротикой? Голой, обнаженной эротикой, способной довести до пика нирваны!!! Точно в замедленной съемке смотрю, как они обхватывают маленькую бутылку с водой. Выдергивают с полки… И рука исчезает.

Как же теперь мерзко-то внутри! В голове набат.

Хочу его руки на себе… а пальцы в себе, аж до хриплого крика, до тугого стона. Хочу его!!!

— Я теперь тебя буду изводить при каждом возможном случае. Игры затеяла? Тебе не тягаться со мной в этом. Мелкая больно, да неопытная… Толпиться в кучке воздыхателей не собираюсь, и не надейся, я в сторонке погуляю. Но я жалостлив, только попроси, и утолю твой голод!

— Никогда! — нахожу силы огрызнуться.

— Никогда не говори никогда — Гад! Уверен в своем превосходстве и моей слабости. — Плевать, как и когда, но ты попросишь. Мне хватит даже твоего шепота, молчаливого согласия или шага навстречу… Я тебя возьму! И тогда молись, чтобы я еще был в себе…

Вопиющая наглость! Такая, что я готова ему в моську когтями вцепиться.

Поворачиваюсь, чтобы ядом облить, поплевать на его амбиции, растоптать Альтер эго, наплевав на зрителей и неподобающее поведение, но Селиверстова уже нет. Зато оказываюсь лицом к лицу с Шуваловым:

— Детка, ты супер!

Не сразу ориентируюсь в смене ситуации. Приходится несколько секунд таращится идиоткой на Родиона, но сознание нехотя, со скрипом возвращается.

Прищуриваюсь: то ли кажется, то ли парень все веселее и веселее.

— С тобой все нормально? — хмурится он задумчиво.

Киваю, еще не в силах собрать мысли и уж тем более внятно их озвучить.

— Бледная, в испарине, — волнуется Шувалов, рукой лба касается. — А что с твоей губой? — берет мое лицо в плен ладоней и большим пальцем нежно касается нижней губы. Не успеваю взбрыкнуть — припечатывает свой рот к моему припухшему, и по ощущениям — сильно припухшему из-за укусов. Но поцелуй не углубляет, нежно языком обводит контур губ, на пару секунд дольше задержавшись на нижней. Ласка, мягко сказать, обескураживающая. Не скажу, что мерзко, но и особого удовольствия не получаю.

Въедливый взгляд холодных глаз пристально смотрит на полученный результат, кривая улыбка скользит по лицу:

— Так-то лучше! Тебя кто-то обидел?

Мотаю головой, сглатываю.

— Точно все нормально? — допытывается, сдвинув брови к переносице.

— Ага, — рьяно киваю, выдавливая улыбку.

— О, Селиверстов шарик потерял, — Шувалов пинает находку, что валяется на полу. Видимо, так заслушалась грязных речей, что из рук выпустила.