Непримиримые 2

— Ты главное не пугайся. Он на кухне, — Лера выходит на площадку. — Слегка не в себе. Немного возбужден. Порядком зол. Беспробудно пьян. Отчаянно влюблен. Абсолютно не понят, — стуча каблучками, сбегает по ступеням.

Это что сейчас было?! Как дура, продолжаю таращиться вслед уже скрывшейся из вида девушке. Несколько секунд стою в оцепенении.

Кошусь на открытый проем квартиры. Собираюсь с силами и нехотя шагаю внутрь. Тихо, даже звука телевизора или компа не слышно.

Закрываю дверь — нараспашку оставлять не вариант, а когда взгляд цепляется за дверной проем кухни, опять шок накрывает. В помещении настоящее поле битвы. Скол посуды, сломанный стул, стол — вверх тормашками… В этом хаосе различаю ноги, согнутые в коленях и виднеющиеся из-за холодильника и разделительной стены между коридором и кухней.

Знакомые джинсы и кроссы.

Игнат?..

Сердечко жалостливо екает. Боль расползается по венам.

Робко делаю шаг, так до сих пор и не найдя оправдания своему приезду. Тем более, не знаю, что сказать.

Нет, у меня есть важное дело, но оно…

Селиверстов… Сидит на полу.

Несмело иду — под ногами хрустит битое стекло.

Заглядываю на кухню. Так и есть — стихия прогулялась, оставляя погром. И имя этой непогоды — Игнат. Уткнувшись лицом в колени… спит?

Бормочет что-то невнятное и едва слышное. Ворчит, понукает… тон на то похож.

Костяшки на обеих руках покрасневшие, местами с корочкой запеченой крови.

— Селиверстов, — подаю голос, неожиданно хриплый. Сосед не реагирует. — Селиверстов, — настойчивее тяну.

— М? — пьяно мычит парень.

А сердечко радостно отвечает бойким перестуком. Услышал…

— Игнат, — мягко, — ты как? — ступаю ближе, не в силах сдерживать порыв, касаюсь обстриженных волос. Что он сделал… Зачем свои кудри обкорнал? Хотя, вроде, неплохо. Аккуратно и модно, только… раньше он был отличным от всех, а теперь… — Игнат, — шепчу, чуть тормоша его голову.

— Ирочка… — не то стон с мукой, не то рык радости, но вибрирующий на ошеломительной для моих девиантных насекомышей частоте. — Иришка… — продолжает с нежным бархатом атаковать мое бунтующее нутро сосед простыми, но такими пронзительно ласкательными вариантами моего имени. — Иринка… — взрывает либидо, прогоняя по телу буйство чувств и разгоряченную кровь. Сердце, опасаясь смертельного огня и боясь истлеть, выписывает немыслимые кульбиты, едва не лишая чувств. Дыхание сбивается, меня начинает трясти. Ноги подводят, едва не ухаю рядом с соседом.

Зачем мурчать мое имя?! Ну зачем?!

И правда кретин! Гад…

— Заканчивай бредить! — злюсь праведно, но вместо грубого толчка пальцами зарываюсь в короткие пряди светлых волос. — Алкаш… — безотчетно стискиваю в кулаках, выплескивая гнев и отчаянье, но с досадой понимая, что тону в ощущениях. — Дебошир!..

Я. Касаюсь. Игната.

Опять! Сама…

У-у-у, как же я скучаю… С тоски чуть не вою. Тело прошибает волной тактильных воспоминаний последней ночи перед расставанием с соседом. Хочу в него зарыться, как тогда — уже будучи обессиленной и мертвецки слабой. Селиверстов оказался таким большим, удобным, вкусным. Хорошо помню, как в него вписалась, позволяя себя укрыть телом. И умирала от чувств, имени которым нет. Путаясь в его руках и ногах, прямо под ним подыхала от счастья и блаженства.

— Игнат! — бешусь на свои разнеженные эмоции и тереблю волосы парня сильнее.

Селиверстов вздрагивает. Несколько затянутых мгновений прислушивается к повисшей тишине, к чувствам, что передаются от меня к нему — и с одного жадного гребка длинных рук оказываюсь в плену, и уже между его ног.

— Игн… — всхлипываю позорно, но так и застываю в молчаливом ступоре. Селиверстов сжимает мои бедра крепким кольцом, лицом утыкается… в низ живота.

— Иришка, м-м-м, — вымученно стенает грудным рыком, да так, что стадо подвластных мерзкому соседу мурашек дружной толпой ныряет в развилку, где пульсирует томительной болью. Прикусываю губу, чтобы не застонать ему в тон. — Иришка, — исступленно бормочет интимно и ласково.

— Пусти, — вяло брыкаюсь, едва справляясь с нахлынувшими эмоциями и дрожью в коленках. Вот-вот замурчу, как Селиверстов, или чего хуже, начну его развратно и голодно гладить в ответ.

Сосед напрягается, носом рисует какой-то узор на моем лобке. Замирает. Секунда — поднимает голову. Безмерное удивление в захмелевших глазах тотчас меняется сомнением:

— Ирка?..

Точно обухом по голове. Он реально не в себе. Явь от морока не отличает!

— Ирка-Ирка! — бурчу недовольно, больше злясь на себя и свою реакцию на Игната. — Ты что здесь устроил?

Селиверстов непонимающе обводит взглядом помещение:

— Уборку, — ровно. — Тебе-то что? — дерзко.

А вот и яд!

Но руки-то не разжимает, даже кажется, еще крепче притягивает.

Гад и козел! И абзац, как его жалко.

Прям идиотка, млею от жалости к парню, который по сути, ее не заслуживает. Он ее категорично не достоин!

Все же требовательно размыкаю кольцо рук Игната и чуть отступаю.

— А с волосами что?

— Мешались…

— Кому?

— Не нравится? — Не то зло, не то слепая надежда на ревность, не то к моему признанию…

Чуть вновь не подаюсь к парню в жажде коснуться.