Непримиримые 2

— Омерзителен? — щурится Игнат. Небрежно хватает за подбородок, заставляя смотреть глаза в глаза: — Тогда на хрен пришла? Ты же горишь вся… Тебя трясет от возбуждения. И пахнет от тебя… похотью. Ты хочешь…

Да он совсем оборзел?! Особенно оборзел столь нагло вопиющую правду вот так категорично заявлять, будто я не имею права на другие чувства!

— Крутишься рядом, — вымученно гудит сквозь зубы, — другими манипулируешь, с ума сводишь, — бесстыдно и жадно втягивает мой запах, зарывшись носом в волосы на макушке.

Ноги слабеют, покачиваюсь, будто не он, а я пьяная.

— Ничего я не… — блею позорно.

— Да я от запаха твоего зверею, дура. Он с первого же глотка весь алкогольный дурман из башки вышибает. Ничего сильнее не принимал в жизни. Глоток — и я — не я. Только, сук***, инстинкт трахаться оголяется. Бл***, крышу рвет у меня от тебя. Когда же ты наиграешься уже?

— Я… я… — клацая зубами и уже съезжая по двери, хватаюсь за шею Игната, в страхе упасть.

— Когда мне жить дашь спокойно? — с такой болью в голосе, что задыхаюсь и я, таращусь на губы, что непростительно близко к моим. И меня тянет к ним. Магнитом, волоком тянет.

— Да не нужен ты мне! — бросаю в сердцах, готовая вот-вот разреветься и повиниться в обратном.

— Или нужен? Потому и пришла… Чтобы убедиться, что один.

— Убедиться, что жив! — цепляюсь за реплику и чуть переиначиваю во спасение. — А теперь пусти! — Расторопно пихаю в грудь, решительно собираясь покинуть ненавистную квартиру. Даже повернуться успеваю, но мужские руки, упирающиеся в дверь по обе стороны от моей головы, не позволяют ее отворить.

— Гордая, независимая, самодостаточная… — не то досадует, не то восхищается Селиверстов. Несколько секунд зло пыхтит, вновь испытывая мою силу воли, уткнувшись в темечко: — Сильная, Ирк, ты такая сильная, — звучит так, будто с горечью, но признает свое поражение. А мне не легче. Мне не нужно его поражение! Ведь я, в отличие от Игната, лгу. Лгу всем: себе, ему, другим… безбожно, ведь давно ему проиграла. — Останься! — душу травит, шебурша носом волосы, охрипло просит уже в затылок. Так проникновенно, с щемящей тоской и дрожащим желанием, что сердце предательски замирает, а тело отзывается сильной вибрацией. Будто струна, которую мастер, настраивая, дернул.

Горло сковывает, сердце грохочет…

— Не могу, — тихо винюсь, удивляясь собственной агонии сопротивления.

— Но хочешь? — с робкой надеждой. Остро ощущаю свою глупость и слабость, ведь несмотря ни на что — он прав — хочу!!! Так хочу, что ноги сводит, внизу живота пожар бушует, еще мгновение и взмолюсь, чтобы взял… Не слушал моих оправданий и отказов. Схватил… и не отпускал!

— Мне надо идти, — уже проклинаю выдержку. Хоть и пошатнулась, но я…

— А с уборкой помочь? — мягко уговаривает.

— Лера поможет… — упрямствую мрачно.

У-у-у, зачем ляпнула? Даже глаза от расстройства закрываю и едва лбом в дверь не ударяюсь от досады.

— Ревнуешь? — победно усмехается Игнат, наматывая косу на кулак. Затаиваюсь, с дико грохочущим сердцем обостренными чувствами следя за жестом соседа.

— Нет… — ложь застревает в горле, наглый поцелуй жалит шею. Меня прошибает очередной волной возбуждения.

— У нас с ней ничего нет…

Зачем он это говорит?..

Но, бли-и-ина, как же приятно. Я хотела это услышать. Жаждала, как глоток воды в засушливый день. Это феерично — под стать оргазму. Легкому, щекотливому, жаркими потоками в животе расползающемуся.

— Мне никто не интересен… — тянет за косу, побуждая голову прогнуть назад, — кроме тебя, — шуршит в уголок рта.

— И все твои подружки «на разок» об этом знают? — нельзя обнажаться перед Игнатом, но так хочется реакцию его посмотреть. Как блядские глаза вспыхнут неудовольствием, рот искривится в презрении.

Но этого не читаю, лишь затаенную вину и тоску.

— Никого нет, — мягко, тепло, обволакивающе, чарующе. — Пресны, скучны, однообразны…

Вот и я, захмелев от дурмана нежных грубостей, даже упускаю секунду, когда его губы вновь припадают с жалящим поцелуем. Туда же — в уголок рта. Безотчетно ловлю посыл. Но промахиваюсь. Дыхание сбивается. Губу ошпаривает голодный укус… и тут же скользит язык, будто рану зализывает.

Я таю. Боже! Я дура, но таю…

— М-м-м, — позорный стон щекочет горло. Обхватываю соседа рукой за шею, не то притягивая, не то для страховки — вот-вот упаду.

За что? Ну за что эта слабость дана? Проклятие…

Сдавленно сглатываю.

— Отпусти, — голос дрожит.

Секундная заминка.

— Правда этого хочешь? — Игнат продолжает подвергать испытанию мою психику и устойчивость, только теперь еще и второй рукой прогуливаясь по телу. Огладив плечо, руку… перекочевав на грудь. Но, зараза такая, не касаясь напряженных вершинок, а так… дразня, описывает круги.

— Лучше попроси тебя взять, — шероховато роняет, прикусывая мочку уха.

— Прошу, — всхлипываю, признавая его власть надо мной. — Не надо… — из последних сил, едва выглядывая из топи похоти.

Уже было оборвавшееся надсадное дыхание счастливого зверя, готового с рыком наброситься на поверженную жертву, вновь застревает в его груди.

— В глаза смотри! — охриплая команда заставляет очнуться.