Пусть накручиваю, придумываю, но ощущаю его, как бы не держался в стороне. И трепещу…
Могу лгать и скрывать, но я не забыла Игната!
Да и не забывала. Он так глубоко впитался в меня, что вытравить из себя так и не смогла. На время ширмой увлеченностью проектом и безразличием скрывала, но он во мне!!!
И сейчас все сильнее рвется наружу. В тумане дослушиваю очередного выступающего, и сердце гонит прочь… По невидимым следам нахожу Селиверстова в баре. Ничуть не удивлена. Знаю, на каком-то космическом уровне, что ждет… меня…
Игнат
Когда появляется Иришка, — а я не сомневался, что придет, — я уже чуть пьян, беззастенчиво рад, полон надежд и по обычаю готов к войне.
Королек спокойно садится на хокер рядом. Заказывает водки со льдом.
Мочим.
Она первый осушает залпом. Перед ней тотчас появляется второй… его смакует медленней.
— Надеюсь твой проект подошел к концу? — давно волнует и коль уж я к ней приехал, мне и начинать разговор.
— Да, спасибо, кажется ЭТОТ завершен, — без улыбки. Припадает к бокалу и опять делает глоток.
— ЭТОТ, — выделяю резанувшее слово, — завершила, но появились другие? — не без иронии.
— Конечно… живой ум, — пальчиком по виску. — Пока еще…
— Боюсь, Ирка, на другие проекты меня не хватит, — отметаю любую мысль, что я терпелив безгранично.
Королек с недоумение косится, махом осушает бокал.
— Рада, что ты оклемался, — яда в ней предостаточно, и меня от неуместной радости расщеплять начинает. Или вернее, однобоко надувать.
— Твоими молитвами, — парирую мрачно.
Ирина вздергивает удивленно темные брови.
— Ах, ну да, — киваю горько, — ты же сбежала с другим, — видимо не растерял великолепного качества отменного циника — изворачивать ситуацию, как мне нужно и играть словами так, чтобы ввести оппонента в искреннее недоумение.
— Тебя долго не было.
— По твоей милости.
Опять недоумение, поясняю:
— Впервые решил позволить тебе сделать то, что ты хочешь и не делать того, что хочу я.
— Даже так? — неприкрытый скепсис.
— Теперь вижу, что зря. Вместо объятий, поцелуев — упреки и холод.
— Селиверстов, смотрю, ты в ударе. Впрочем, как всегда, но твое умение меня ставить в неловкую ситуацию…
— С тобой у меня вечно все неловко и ловко, — опять паясничаю и даже улыбка сама на губах играет.
Ирка потерянно головой мотает.
— Ты неисправим.
— Сам в шоке. Приятном…
— Прости, но мне пора, — винится без вины, соскакивает со стула.
Махом осушаю свой бокал, бумажную купюру под него и следую за Ирой.
Останавливаемся возле лифта. Королек даже косым взглядом не показывает, что волнуется.
Вместе заходим в кабинку.
Она жмет цифру на панели.
Выходим…
Иришка тормозит возле двери в номер, я за ее спиной.
— Ты же не думаешь, что я теперь тебя отпущу?
Она застывает и не торопится ключ выуживать из маленькой сумочки. Что ж… непримиримые? Не сдается…
— Я не свободна.
— Ты ей никогда не была, только права по ошибке вверила не тому…
— Верст, — надламывается ее голос, и поздно понимаю, что притягиваю Ирку в жестком хвате. Как удав кольцами кролика.
— Не могу без тебя… — шепчу на ухо, медленно, но верно теряя рассудок.
— Мог раньше и дальше…
— Я сдох в ту секунду, когда ты выбежала из клуба. Ты не дала оправдаться. Не позволила…
— Потому что нет оправдания…
— Тебе с ним хорошо?
— Я с ним… это хорошо.
— Просто скажи, что он для тебя ничего не значит… — прошу, как тогда… в последние минуты нашей близости.
— Значит, Верст, он спас нас всех. Он заслуживает то, что желает, и раз… он желает меня — он меня имеет.
— Но ЧТО ОН ДЛЯ ТЕБЯ?
— Все… — но звучит неубедительно. С заминкой и горечью.
— Я выкраду тебя.
— Я не пойду с тобой.
— Я не отступлю…
Ирка проворачивается в моих объятиях и я тону в ее глазах. Бездонных и таких синих, что пучина неумолимо утягивает…
Полные губы. Участившееся дыхание, поволока затягивающая взгляд.
Нащупываю ее ладонь и прикладываю к своей голове:
— Ты тут! Чувствуешь, какой жар? Перегерев из-за тебя.
Руку на сердце:
— Ты тут! Слышишь, как грохочет? Из-за тебя!
Руку на пах.
— Меня там нет… — надменно бровь изгибается, но руку Ирка не одергивает.
— Вот именно. Но из-за тебя меня током прошивает насквозь, а член колом стоит, как и прежде, — хозяйство подтверждая мои слова болезненно дергается и это так больно! — Ир, — натужно сглатываю, — заканчивай нас мучить!
— Нас? — с циничным пренебрежением. — Его и тебя? — презрительно кривит рот.
— Нас! — не поддамся на мороз. Она опять не замечает, как ластится ко мне. — Это тебя и меня… — я терпелив. Учился этому искусству. Так что я жених двенадцатилетней выдержки!
— Никогда не слышала более романтического предложения. Твоя неотразимость с годами переступила черту «вопиюще абсолютная». Неужели есть девушки, кто поддается твоей пещерной брутальности?
— Как минимум одна…
— Надеюсь она недалеко, потому что тебе нужна помощь, — рывком руку освобождает от моего хвата, а я не сильно-то держал. Так, чтобы чувствовать тепло и бархат ее кожи.
— Тогда спасай, ведь это ты!
— Это не я! — категорично и руками в мою грудь упирается. Но я не пущу. И она это знает… Играет… — Ты же неандерталец! — недовольно шипит.