Непримкнувший. Воспоминания

Я познакомился с Юрием Ждановым летом 1947 г. в Сочи. На меня он произвел очень благоприятное впечатление своей воспитанностью, эрудицией, музыкальностью, легким, веселым нравом. С молодежной компанией мы ездили на Рицу – волшебной красоты горное озеро. Стояли голубые дни. Пахло морскими водорослями и олеандрами. После пяти лет пребывания в армии, после грязи, крови и мук войны все казалось мне дивно прекрасным: и море, и эвкалипты-гиганты, и покоренные человеком ущелья, и бездонная бирюза неба, и нежнейшие чайные розы.

Я отдыхал в генеральском санатории им. Фабрициуса. Рано утром вскакивал с постели и выходил на балкон, к которому вплотную подкатывали ласковые, легко набегающие волны. Все сущее казалось чем-то нереальным, феерическим. Грудь распирало чувство восторга.

Как-то, опять-таки с молодежной компанией, музицировали на одной из правительственных дач. Ленкоранские акации, яблони, мимозы, лимонные деревья, цветочные клумбы, море, терраса, небо – все было залито лунным серебром. Чуть слышно шептались волны. Через распахнутые окна из сада текли сладострастные ароматы душистого табака и лаванды. Я пел что-то Чайковского, Рахманинова, старинные русские романсы, Юрий Андреевич аккомпанировал, импровизируя – без нот…

В Москве уже, в один из приездов «сверху» Андрей Александрович сказал мне:

– Вчера товарищ Сталин сказал мне: «Вы что же скрываете от меня своего сына? Нет, нет, вы приведите его как-нибудь ко мне и познакомьте нас».

Вскоре я получил решение о назначении Юрия Андреевича на работу в Отдел науки ЦК. Так началось наше уже не музыкальное, а деловое сотрудничество.

В апреле 1948 г. в ЦК был созван Всесоюзный семинар лекторов. За несколько дней до открытия семинара Ю. Жданов сказал мне, что он хотел бы прочитать на семинаре доклад о положении в советской биологической науке. В докладе предполагалось покритиковать некоторые положения академика Лысенко. Он поделился своими намерениями: какое именно из положений Лысенко покритиковать, и показал мне подготовленный текст доклада.

С Т.Д. Лысенко я познакомился в 1936 г., работая в Отделе науки ЦК. Лысенко тогда делал только еще первые шаги на поприще науки, и аппарат ЦК всячески помогал ему, как новатору, двигаться вперед. Лысенко щедро поощрялся и популяризировался как «практик», как человек «от земли», и противопоставлялся «оторванным от жизни кабинетным ученым», занимающимся «абстрактными проблемами».

В первый период я тоже скорее видел в Лысенко чудо-юдо: ишь ты, простой агроном, человек «от сохи», а вот самостоятельно и по-новому ставит коренные проблемы биологической науки.

Скоро вокруг Лысенко стали группироваться люди типа И. Презента, И. Глущенко, Н. Нуждина и др. Эти предприимчивые люди от науки почуяли, что Лысенко становится фаворитом в самых высоких сферах и на него можно делать ставку.

Сам Лысенко по теоретической малограмотности своей не мог литературно оформлять приходящие ему в голову новаторские идеи. Радетели-презенты придавали этим идеям, или порой простым агротехническим приемам, литературное обрамление. Постепенно предположения и домыслы Лысенко стали именоваться ими в широкой печати «новыми открытиями», «биологическими законами», «законами жизни», «мичуринской биологией».

И Лысенко при жизни провозгласили классиком. А все предшествовавшие ему завоевания генетики, в том числе величайшие открытия и теоретические положения Грегора Менделя и Томаса Моргана, объявлены были Лысенко и его окружением идеализмом и буржуазными выдумками.

В развитых капиталистических странах классическая генетика делала одно величайшее открытие за другим. На основе глубочайшего проникновения в тайны живой клетки и законов наследственности создаются новые сорта сельскохозяйственных растений, повышается урожайность полей, движется вперед медицина.

Лысенковцы с маниакальным упорством объявляют гены и хромосомы как материальные единицы, элементы ядра живой клетки, субстраты наследственности – несуществующими.

Известные положения Ламарка о решающей роли внешней среды в изменении природы организма и наследовании приобретаемых признаков и свойств, в самой их вульгарной и гипертрофированной форме, объявляются высшим откровением биологической науки.

Некоторые агрохимические приемы (яровизация семян, чеканка хлопчатника) и весьма спорные рекомендации Лысенко (посев по стерне, без пахоты, скрещивание жирномолочных и жидкомолочных пород скота) провозглашаются великими откровениями, преобразующими сельское хозяйство.

«Теория» Лысенко приобретает монопольное право в печати и в высших учебных заведениях. Вся классическая генетика предается анафеме. Портреты, бюсты Лысенко водружаются во всех сельскохозяйственных вузах и институтах рядом с Дарвином и Тимирязевым. Его имя присваивается научным учреждениям и т. д.

И так продолжалось три десятка лет. В результате чего советская генетика оказалась отброшенной назад на целую эпоху, а социалистическому сельскому хозяйству причинен ущерб, который нельзя оценить никакими миллиардами.