Непримкнувший. Воспоминания

Или же такой рапорт поступал в форме доклада непосредственных исполнителей на имя вождя в газетах. Такие рапорты заполняли все газетные полосы и сыпались как из рога изобилия. Но Маленков, сокрушая любые преграды, требовал любой ценой молниеносного выполнения указаний Сталина. Иногда эта молниеносность шла в ущерб делу. Но верноподданнический блеск затмевал всякие шероховатости в существе дела. И Маленков укреплялся и возвышался в роли непревзойденного организатора и исполнителя воли Сталина.

Я же… я четыре года пробыл на фронтах в тяжких условиях. Потом – буквально испепеляющая человека ночная работа в «Правде». И теперь – сверхчеловеческое напряжение в Агитпропе. Причем вся работа шла под аккомпанемент восклицаний, недоумений, понуканий, предупреждений. Я инстинктом понимал, что для сверкающе-отчетного стиля работы Маленкова я, должно быть, не лучший глава Агитпропа. Тем не менее всякие замечания меня очень травмировали.

Должно быть, «не вынесла душа поэта». И как-то, возвращаясь к себе в кабинет с пятого этажа, я упал в коридоре в глубоком обмороке. Что было потом, я помню смутно. По-настоящему я очнулся только в Кремлевской больнице.

Потянулись томительные дни в торжественной тиши больничной палаты. Диагноз: динамическое нарушение кровообращения головного мозга на почве истощения нервной системы.

Интеллектуальный мотор, однако, продолжал свою бешеную работу. В голове проносились мысли о незавершенных работах по издательствам, изучению иностранных языков в школах, о выпуске новой серии агитплакатов, о недостатках преподавания политической экономии в вузах, об отставании советского футбола, об увеличении производства газетной бумаги, о новом наборе слушателей в Академию общественных наук и сотни других.

По одним нужно было представить проекты постановлений ЦК, по другим – информационные записки, по третьим – ходатайства в Совет Министров. И все важно, все – неотложно. А я лежу. Велено соблюдать абсолютный покой. Какой к черту покой. И я рвался кому-то звонить, кого-то вызывать в палату, кому-то писать записки. Вторгались врачи и пытались перерезать одну артерию связи с жизнью за другой. И Жданова нет на месте, и я своей дурацкой болезнью так подвожу все дело, мучительно думалось мне.

А о Жданове с «воли» приходили тревожные вести: тяжелые приступы грудной жабы и усилившиеся астматические удушья…

В самом конце августа месяца Политбюро решило направить на Валдай Н. Вознесенского, чтобы навестить больного.

Утром 31 августа Андрей Александрович встал, побрился. Читал газеты, просматривал почту…

– Как я сегодня хорошо себя чувствую, давно уже так не было, – сказал он окружающим.

А в 3 часа 55 минут дня Жданова не стало. Заключение медицинской комиссии гласило: смерть наступила от паралича болезненно измененного сердца при явлениях острого отека легких. Николай Вознесенский оказался уже у смертного одра соратника.

Мне, заключенному в больнице, не разрешено было проводить Жданова к месту его вечного упокоения.

На Пленуме ЦК после XIX съезда партии Сталин с волнением и большой силой убежденности говорил, что Жданова убили врачи: они-де сознательно ставили ему неправильный диагноз и лечили умышленно неправильно. Конечно, это были измышления больного мозга.

Но я нисколько не удивился бы, если бы кто-то из участников бериевского шабаша вдруг как-нибудь раскрыл, что это Берия приложил руку к тому, чтобы жизнь А. Жданова во время его нахождения на Валдае преждевременно оборвалась.

Кончаю об А.А. Жданове.

Думаю, что в будущем Фемида истории воздаст должное талантливому большевику-романтику за тот вклад, который он сделал в дело великой пролетарской революции.

Но она не сбросит с другой чаши весов тот факт, что с именем Жданова связан ряд недемократических мер и деклараций в области литературы, драматургии, кино, музыки и других сфер идеологии.

Жданов многое сделал, чтобы укрепить в различных областях духовного творчества принципы революционного марксизма, ленинской партийности, народности. Но он же настойчиво пытался унифицировать такие процессы духовного творчества, которые не должны и не могут быть унифицированы, унификация которых противоречит эстетическим принципам марксизма-ленинизма.

Правда, за всем этим стояли диктаторские предписания Сталина, которым Жданов, как и все мы, беспрекословно повиновался. Но это не меняет ни их существа, ни вопроса об исторической ответственности.

Гибель Николая Вознесенского