Непримкнувший. Воспоминания

«Поспелов начал сердиться». Следующая мишень Берии. О вреде издания книг. Кто стал Иудой. Вознесенский: арест после 7 месяцев безработицы. Дело журнала «Большевик». На крючке у Маленкова. Снова «черные вороны». Сталину 70 лет. Мысли безработного. «А где у нас Шепилов?» Смертный приговор Вознесенскому. Фрол Козлов и Никита Хрущев

21 января 1949 года в Большом театре состоялось традиционное торжественно-траурное собрание, посвященное 25-й годовщине со дня смерти В.И. Ленина. Я впервые получил приглашение быть в президиуме такого высокого собрания. Как обычно, члены Политбюро ЦК собрались справа от сцены, в кулуарах правительственной ложи, мы же, все остальные (руководители МК партии, маршалы Буденный, Василевский, Мерецков) – слева от сцены, в кулуарах ложи дирекции.

В 6 часов 50 минут – выход на сцену. Бурей оваций встречает зал И. Сталина. Он в своей форме генералиссимуса. Щурясь от света прожекторов, Сталин, а за ним и все члены президиума собрания тоже аплодируют, очевидно приветствуя собравшихся в зале. Затем он пытается сесть в кресло. Но зал сотрясается от аплодисментов. И Сталин поднимается с кресла и снова медленными движениями рук аплодирует. Затем, скрестив пальцы рук на животе, он, по-утиному переминаясь с ноги на ногу, ждет, когда спадет шквал аплодисментов. Ждать приходится очень долго.

Наконец председательствующий Н. Шверник энергичными звонками успокаивает зал. Сталин садится. Мы в президиуме, а затем и зал следуем его примеру. Слово для доклада предоставляется П.Н. Поспелову.

Хотя доклад формально посвящен В.И. Ленину, о Ленине в нем всего несколько общих фраз. Лейтмотивом всего доклада является положение, торжественно провозглашенное Поспеловым в самом начале выступления:

– Всемирно-историческими победами социализма мы обязаны прежде всего тому, что знамя ленинизма высоко поднял великий сподвижник Ленина и продолжатель его дела, мудрый вождь партии и народа товарищ Сталин!

Сталин создал цельное и законченное учение о социалистическом государстве, вооружил этим учением партию и народ…

Сталин разработал положения о социалистической индустриализации нашей страны, ее путях и методах…

Сталин разработал теорию коллективизации сельского хозяйства. Он явился вдохновителем и организатором колхозного строя…

(Здесь и далее – точный текст, см. «Правду» от 22 января 1949 г. – Д. Ш.)

В таком духе в те времена делались все наши доклады, писались все статьи. Для обозначения величия и гениальности Сталина в русском языке явно не хватало превосходных степеней. Все ораторы и литераторы изощрялись в изобретении все новых эпитетов.

Говорил П. Поспелов всегда очень скучно, нудно, бесцветно. Все статьи и речи его представляли собой простую компоновку закавыченных и раскавыченных цитат, и он не мыслил себе даже простого переложения на живой человеческий язык апробированных железобетонных формулировок.

От речи такого оратора в зале постепенно создалась атмосфера уныния, как в затяжной, беспросветный, осенний дождь. Создавалось впечатление, что не только зал, но и сам Поспелов, привычно испуская фразу за фразой по написанному тексту, начинает задремывать.

Но Сталин, а за ним и все члены президиума собрания, сохраняли каменную неподвижность и невозмутимость.

Вдруг Поспелов, без всякой видимой причины, словно вздрагивал от неожиданного толчка, растягивал ворот своей рубашки над кадыком двумя пальцами и угрожающим тоном начинал громко лаять, причем лай наращивался крещендо до апогея.

– Вдохновителем и организатором всемирно-исторической победы над фашизмом, – кричал он, – явился мудрый вождь и учитель партии и народа, гениальный стратег пролетариата, величайший полководец всех времен и народов товарищ Сталин!

Зал разражается аплодисментами.

Осведомленные люди говорили, что Поспелов расставлял в рукописи специальные знаки: в каких местах нужно было учинить восторженный лай.

Иногда Сталин, сохраняя внешнюю бесстрастность, в таких случаях шептал сидящему рядом Молотову или Ворошилову:

– Ну вот, Поспелов начал сердиться, значит, сейчас будет говорить о великом Сталине.

Когда заранее жестко отведенное оратору время начало подходить к концу, а по содержанию этого конца не чувствовалось, Сталин вынимал из кармашка брюк свои золотые часы «Лонжин», бросал взгляд на циферблат, на оратора и снова убирал их в карман. Тогда за столом президиума пробегал электрический ток тревоги. Грозные взгляды на оратора. Осторожные, виноватые – на Сталина. Каждый оратор понимал повелительный смысл этих взглядов.

Впрочем, когда доклад заканчивался и члены Политбюро, в ожидании концерта, усаживались за ужин, докладчик приглашался к столу, и Сталин милостиво провозглашал тост за его здравие…