Непрошеная повесть

Услыхав, что сын покойного, прежний государь Фусими, отныне поселится во дворце Томикодзи, я вспомнила прошлые времена, когда я там служила, и принц, только назначенный наследником, поселился в Угловом павильоне. Все наводило на печальные воспоминания о прошлом. Осень – всегда самое грустное время года. Недаром сказано:

Слышен в плаче цикад
отзвук скорби неодолимой —
как осенней порой
этот стрекот в ночи бессонной
душу старца томит и гложет!..

Вот и отец мой, и государь – оба скончались осенью. Горько было сознание, что бог не внял моей просьбе, – пусть я ничтожна, но ведь я так его умоляла взять мою жизнь взамен жизни государя. Увы, я все еще живу в бренном мире и должна теперь в седьмой раз встречать седмицу со дня его кончины. При мысли об этом против воли становилось обидно.

…В монастыре Три Источника – Миидэра есть храм Вечная Обитель – Дзёдзюин, посвященный светлому богу Фудо. Предание гласит, что, когда первосвященник Тикоо захворал и был уже близок к смерти, его ученик, праведный Сёкуу, взмолился богу: «Пусть я, ничтожный, недостоин милости божьей, но все же внемли моей просьбе, возьми мою жизнь взамен жизни учителя, которому я столь многим обязан!» Он прибегнул к помощи Сэймэя Абэ, жреца Инь-Ян, чтобы тот перенес болезнь учителя на ученика. Но тут светлый бог возвестил через оракула: «Ты хотел перевоплотиться в учителя, я же ныне воплощаюсь в тебя!» Болезнь Тикоо прошла, и Сёкуу тоже остался жив…

Я видела от государя неизмеримо больше добра, чем получил от своего наставника Сёкуу, почему же остались втуне мои молитвы? Я молилась богу храма Ива-Симидзу, недаром зовется он Хатиман – спаситель бессчетных мириад людей в нашем мире скорбей. Стало быть, как бы ничтожна я ни была, мои молитвы должны были дойти до бога. Государь тоже верил в него всем сердцем… «Поистине, невозможно изменить то, что предначертано человеку законом кармы!» – думала я по дороге домой, всю ночь не могла сомкнуть глаз и сложила:

Не узнает никто,
не узрит ясновидец премудрый
дальний путь той души,
что в заоблачные высоты
устремилась, землю отринув…

Мне осталось переписать еще двадцать свитков из Великого собрания сутр, я хотела завершить этот труд до истечения ста дней после кончины государя, но у меня не осталось никакого имущества, чтобы покрыть расходы по переписке, кроме одной-единственной монашеской рясы, – не могла же я отдать и ее! Моих средств не хватало даже на скудное пропитание, ничего годного для продажи не было. Но я все еще сохранила два подарка, оставленные мне на память матерью и отцом. Перед смертью мать поручила отдать мне ее туалетный прибор – лакированный с позолотой ларец с узором, изображавшим мандаринских уточек парами; все туалетные принадлежности внутри ларца, и даже зеркало, украшал такой же узор. Отец подарил мне на память письменный прибор для туши и кистей, по лакированной крышке были разбросаны золотые блестки и на их фоне – выпуклые гербы дома Кога – журавли в ромбовидной рамке, а на внутренней стороне крышки сияла инкрустированная золотом надпись, собственноручно сделанная отцом: «Да не будет конца дням счастья!» Я берегла эти вещи пуще собственной жизни, а когда настанет мой смертный час, они должны были сопровождать мое бездыханное тело на погребальный костер. Отправляясь на богомолье, я оставляла дорогие предметы на хранение знакомым людям с такой душевной тревогой, будто расставалась с родным дитятей, а возвращаясь, прежде всего спешила забрать назад, и мне казалось при этом, будто я снова встречаюсь с матерью и отцом. Тридцать три года служил мне прибор для туши, а туалетным ларцом я пользовалась уже сорок шесть лет. Оба эти подарка были мне бесконечно дороги. И все же, если рассудить хорошенько, дороже всего на свете – жизнь, а ведь я готова была отдать этот бесценный дар в обмен на жизнь государя… Тем паче не стоит беречь мирские сокровища – они подобны наследству, которое некому завещать! Пусть эти вещи перейдут к чужим людям, зато я выполню мой обет… На средства, вырученные от продажи туалетного ларца и прибора для туши, смогу отслужить молебны за упокой государя, за блаженство моих родителей в потустороннем мире… С этим решением я достала мои сокровища, с которыми сроднилась за долгие годы. Они безмолвствовали, но могла ли я смотреть на них без грусти!

Как раз в это время мне сказали, что некая девица просватана за жителя Восточных провинций и перед отъездом хочет купить туалетный прибор наподобие моего, причем готова заплатить намного больше, чем я рассчитывала. Как ни жаль мне было расстаться с заветным ларцом, я обрадовалась, – наверное, сам Будда сжалился над моей нищетой! Передавая ларец новой хозяйке, я сложила: