Непрошеная повесть

От дымки весенней
куда улетаете вы?
О дикие гуси!
Разве там, в краю чужедальнем,
вас не встретит весны цветенье?.. —

удостоилось чести войти в собрание «Второй августейший сборник». С тех пор ни одно поэтическое собрание не обходилось без сложенных мной стихов. Твой дед с материнской стороны, Такатика, глава Военного ведомства, тоже прославился стихотворением, написанным по случаю посещения государем его усадьбы в Васиноо:

Нашей ветхой усадьбе
выпадала высокая честь
принимать государей —
но еще не бывало доселе,
чтоб цвели так безудержно вишни…

Итак, твои предки и с отцовской, и с материнской стороны передали тебе способность к стихосложению. Не бросай же поэзию! Пусть ты осталась одна, последняя в нашей семье, но поэзия с тобой не угаснет! – И, постепенно удаляясь от меня, он произнес:

Неустанно трудись,
слагай с неослабным усердьем
строки песен своих,
как рыбачка – травы морские, —
и признанье тебя не минет…

С этими словами призрак исчез, и в то же мгновение я проснулась, но облик отца, казалось, еще стоит перед моими полными слез глазами, а голос звучит подле моего изголовья.

С тех пор я стала с особым усердием заниматься сложением стихотворений танка. В полном одиночестве я на семь дней затворилась для молитвы близ могилы гения поэзии Хитомаро¹⁶. В седьмую ночь, которую я проводила в бдении, я сложила:

Был прославлен наш род
искусством сложения песен —
о, великая скорбь
сознавать, что мне не под силу
миру дать нетленные строфы!

В это время, словно во сне, передо мной явилась фигура старца. Я набросала на бумаге его изображение и записала его слова. Этот мой рисунок и хвалебное слово Хитомаро послужили к прославлению поэта на празднике в его честь. Я надеялась, что, если окажусь угодной душе великого стихотворца древности, заветное желание мое непременно исполнится – не угаснет поэтическая слава семейства Koгa! Я отслужу тогда благодарственный молебен перед этим рисунком… А покамест я спрятала его на дно моего ларчика с тушью. Время шло, и вот наконец в следующем году, в восьмой день третьей луны, на празднике в честь Хитомаро я поставила перед его изображением ритуальные подношения.

Меж тем уже наступила пятая луна, приближалась первая годовщина смерти государя. Я дала обет переписать к этому дню пять великих сутр, три первых свитка были уже готовы, осталось переписать еще два. Но в нашем мире всегда опасно уповать на завтрашний день… С памятным подарком матери я уже рассталась; стало быть, и отцовский подарок хранить не было смысла. Все равно ведь, как его ни береги, в мир иной его с собой не возьмешь… На этот раз я твердо решила расстаться и с отцовским письменным прибором. Сперва мне казалось, что лучше уступить его кому-нибудь из знакомых, чем продать совсем чужому, незнакомому человеку; однако, зная о данном мною обете, люди, чего доброго, могли бы подумать, будто, окончательно пав духом в борьбе за жизнь, я так обнищала и опустилась, что готова теперь продать даже подарок, завещанный покойным отцом. Это было бы мне неприятно. Как раз в это время, проездом из Камакуры, в столице остановился помощник наместника острова Кюсю. Он-то и купил у меня прибор для письма. Так получилось, что подарок матери увезли на восток, а отцовский подарок ушел на запад.

Со слезами смешавшись,
течет моя черная тушь
в море вечной печали —
суждено ли нам свидеться снова
там, на Западе, в лучшем мире?.. —

с грустью думала я, передавая коробку с тушью новому владельцу.

Переписку двух оставшихся сутр – Нирваны и Высшей мудрости – я решила начать в середине пятой луны. В это время мне пришлось по кое-каким делам побывать в краю Кавати, в местности, где находится могила принца Сётоку. Я осталась там и завершила переписку первой половины – двадцати свитков – сутры Высшей мудрости. Эти свитки я преподнесла святилищу при могиле принца и в начале седьмой луны вернулась в столицу.