В результате Нерон выслал Суллу из Рима, взяв с него обещание, что он поселится в Мессилии (Марсель) и не нарушит предписания до дальнейших приказов. В то время Мессилия являлась одним из самых крупных в империи центров торговли, науки и культуры, и, следовательно, судьбу Суллы никак нельзя назвать особенно печальной. Но если эта снисходительность к предполагаемому изменнику означала, что Нерон просто принял меры предосторожности, то двор теперь определенно насторожился. Люди начали бояться, что их любимый император действительно в опасности, и в сторону Агриппины, которая считалась источником проблем, устремились гневные взгляды. Со всех сторон до Нерона доносился шепот, намекавший, что он подвергает себя риску, позволяя сыновнему долгу взять верх над здравым смыслом. Но, несмотря на эти предупреждения, он по-прежнему не хотел принимать жестких мер против матери, которую он когда-то любил и пред которой по сей день испытывал благоговейный трепет.
Казалось, ничто не могло открыть Агриппине глаза на то, как глупо было продолжать борьбу с тем свершившимся фактом, что сын больше не зависит от нее. Она требовала от него послушания и, поскольку он отказывался подчиниться, угрожала, что лишит его трона. Ничто не могло остановить ее слепого надменного движения к страшной публичной гибели, и огорченный Нерон тщетно ломал голову, стараясь найти способы спасти Агриппину от ее собственной глупости. Он снова и снова искал для нее оправдания, убеждая своих друзей, что следует извинить вспыльчивый характер его матери и что ее всегда лучше не упрекать, а успокаивать. Однако бесконечно отмахиваться от ее угроз он не мог. Его советники считали ужасным скандалом то, что им пришлось предотвращать заговор с целью убийства императора, в котором уличили саму императрицу-мать. Но с точки зрения Нерона, невозможно было не допустить, чтобы его мать постигло несчастье быть наказанной сыном, которого она любила. С одной стороны, он больше не мог терпеть, чтобы ее присутствие рядом с ним представляло угрозу, с другой – он не мог отдать ее на растерзание толпе, жаждавшей мести.
Так продолжалось до декабря 58 года, когда Нерон отпраздновал свой двадцать первый день рождения. И уже в начале следующего, 59, года появились явные признаки приближающейся катастрофы либо для нее, либо для него.
Глава 10
В начале весны 59 года Нерон отправился провести время в своем дворце в Байи, курортном городе на берегу Неаполитанского залива. В то время Байи считался в высшей степени фешенебельным курортом, где многие представители верхушки римского общества имели прекрасные загородные дома, построенные на лесистых склонах холмов, обращенных к заливу, и где почти у каждого состоятельного человека имелась своя маленькая или большая вилла либо наверху над городом, либо у берега, либо даже на специальных искусственных сооружениях, выступающих в море. Дворец стоял вблизи Мизенума, морского порта, расположенного у мыса, образовавшего северный рог залива, на другой стороне которого находился Баули, маленький и более тихий курорт, примыкавший к небольшому заливу под названием озеро Лукрино, где стояла вилла Агриппины. Байи был знаменит своими горячими источниками, и в городе имелось множество купален, которые в зимнее время становились центрами общественной жизни, тогда как главным летним развлечением являлись морские купания.
Курорт считался самым роскошным местом удовольствий во всей Италии, и купавшийся в лучах солнца дворец Нерона, стоявший, по-видимому, к западу от города, наверняка был центром той блестящей, веселой светской жизни, главным действующим лицом которой Поппея хотела видеть Нерона. Теперь она, вероятно, была там вместе с ним, в то время как официальная императрица Октавия и его бывшая любовница Акта оставались в Риме, а Агриппина обитала в фамильном доме Агенобарбов в Антиуме. Сенека и Бурр приехали вместе с императором, хотя первому, будучи философом, приходилось делать вид, что жизнь в Байи ему не по вкусу.
«Это место, которого следует избегать, – писал он, – поскольку, несмотря на определенные природные преимущества, роскошь заявила свои эксклюзивные права на этот курорт… Я не хотел бы жить в кофейне и смотреть, как люди рыщут по берегу в поисках выпивки или устраивают дурацкие вечеринки под парусом, и слушать, как над водой разносится их пение». Еще он пишет, как ему скучно в этом дворце удовольствий, где можно заниматься только тем, что, глядя из окон, подсчитывать количество непотребных женщин, проплывающих мимо на своих лодках, наблюдать за разными судами, весело раскрашенными в самые разные цвета, или смотреть на розы, плывущие по воде после цветочной битвы, а ночью приходится слушать звуки серенад и пьяных скандалов на улицах.