Нерон. Император Рима

Сенека, Бурр и Аницет, участвовавшие в заговоре, тоже присутствовали на этом пиру и последовали за Нероном, когда он повел свою мать вниз по лестнице, ведущей к причалу. Там была пришвартована подаренная им галера, которую вызвали из Байи, чтобы она отвезла ее назад. Агриппина больше не чувствовала никаких подозрений. Под влиянием выпитого вина она была счастлива и предвкушала приятную прогулку по морю, во время которой будет с комфортом возлежать в павильоне, вместо того чтобы трястись по дороге в носилках. Только Аницет и двое-трое его людей знали о приспособлении, способном быстро отправить судно на дно, и теперь он смотрел на Нерона с молчаливым вопросом, должно ли дело быть сделано сегодня, или его нужно отложить до следующей ночи. Когда Агриппина подошла к трапу, император подал ему сигнал и тем самым приговорил свою мать к смерти. Он страстно прижал ее к сердцу, покрывая поцелуями лицо, руки и грудь. Не могло быть никаких сомнений, что эта демонстрация была совершенно искренней. Нерон прощался с матерью. В то время Агриппина была еще довольно красивой сорокачетырехлетней женщиной. Ее четкие орлиные черты смягчали густые волосы, и в ее триумфальной радости по поводу такого замечательного примирения с сыном признаки некоторой усталости и изможденности, которые выдают ее скульптурные изображения того времени, наверняка полностью исчезли. Нерон не мог оторвать глаз от ее лица.

Ночь была теплой и звездной, на море стоял мертвый штиль. Агриппина заняла свое место в павильоне. С ней была ее придворная дама Ацерния Полла, а ее вольноотпущенник Креперий Галл расположился позади павильона рядом с рулевым. Командовал кораблем Аницет, мрачный, как сама судьба. Когда они были еще на некотором расстоянии от Байи и в двухстах – трехстах ярдах от берега, он отдал своим сообщникам команду открыть придуманное им самим скользящее приспособление и пустить в трюм воду.

Но судно затонуло не сразу. Оно накренилось, и это вызвало обрушение павильона. Галл, на которого упала балка, потерял сознание и, упав в воду, утонул, но императрица и Ацерния смогли выползти из-под руин, однако соскользнули с мокрой палубы и оказались в воде. Агриппина, поранившая плечо, с трудом поплыла среди обломков и в кромешной ночной темноте оказалась в стороне от остальных, а Ацерония, которой удалось ухватиться за борт талеры, совершила роковую ошибку, начав звать на помощь. Уже в следующий миг кто-то ударил ее по голове, и она утонула.

Каким-то чудом Агриппина, которая, похоже, оставалась в полном неведении насчет того, что крушение было неслучайным, ускользнула от Аницета и его людей, наверняка шнырявших вокруг в поисках императрицы, пока они не пришли к выводу, что она утонула. В конце концов, когда она уже почти совсем выбилась из сил, ей посчастливилось наткнуться на маленькую рыболовецкую лодку, которая сразу же доставила ее на виллу.

Первое, что сделала Агриппина, – велела своему вольноотпущеннику Луцию Агерину срочно бежать к Нерону, рассказать ему о крушении и о том, что она цела, попросить его не беспокоиться о ней и сказать, что она попытается заснуть, поэтому будет лучше, чтобы он не приезжал навестить ее до завтрашнего утра. Тацит полагает, что в это время она начала подозревать, что галеру потопили намеренно, но решила, что будет безопаснее делать вид, будто никаких подозрений у нее нет. Однако мы думаем, что ее верный вольноотпущенник Луций Агерин был единственным, у кого зародилась такая мысль, но даже в его случае подозрение пало не на Нерона, а на управлявшего галерой Аницета.

Императрица вполне могла предположить, что течь возникла в новом неопробованном судне из-за тяжести павильона, оказавшегося слишком массивным.

Она отправилась в спальню, где ей обработали ссадины и подлечили плечо горячими припарками. Догадываясь, что Ацерония утонула, Агриппина с присущей ей жадностью приказала, чтобы ей принесли завещание придворной дамы. Выяснив, что, согласно последней воле несчастной женщины, она является главным бенефициаром, она дала указание переписать и запереть все вещи Ацеронии – действие, которое, на наш взгляд, совершенно ясно указывает, что умирать императрица-мать не собиралась.