"А-ага, здоровая... Копыто вот болит... Немного, правда... да нет, уже проходит..."
"Да всё хорошо, это я так, вопче... Вот Сердышке здорово досталось!.."
"Ой, ушомкалась вопче! Вчера столько всего было! Мы волков побили! Я одному так вопче хорошо звезданула!.. Он от меня кубарем полетел. А ещё я вчера Ласточку видела, долго она не приходила".
"Волки, конечно! Как я могу спутать?!"
"Ну конечно. Я же говорю: одному копытом ка-ак!.."
"Ага. Эта мы сильно дружим. Утром Ласточка пришла, я её давно не видела. Привезла воз сена мне... Хорошее сено -- и конь не валялся..."
Коза Кукуша как-то странно посмотрела...
..."Ну, нам, нам -- поправилась Белянка. -- И овсянки нам... Потом мы пошли в гости на Главный кордон к егерю Фёдору. Там он подкормки в лесу делает. Я всамделе обиделась сначала-то, хотя я не жадная до фуражу. Ну, вопче... да нет, не жалко! Мне питаться хорошо надо... Что я говорю! Елим меня и так хорошо кормит. Ну, нас, нас, Кукушенька. Правда, мы мало этим летом сена накосили и овса тоже мало... Может не хватить..."
"Да-а? А я у Ласточки спросила, сколько у них сена и овса, а она молчит..."
"Выдумала, как же! Напали они, домой шла я когда. Мы подкормки разложили, и Ласточка со Степаном, и Фёдор к Михеичу на Гилеву заимку пошли. А мы отказались вопче. Мы с Михеичем сейчас не дружим. Злой он. Тут ещё погода на мороз собираться стала, и Елим говорит: боюсь Белянку поморозить. Вот... Да, Кукушенька, Елим так и сказал! Не надо на меня так смотреть!.. Вот. Домой, значит, пошли... Ой, я же про лося не рассказала! Видели, ага... Смешной такой! Я всегда смеюсь, лосей вижу когда. Как они такую тяжесть на голове носют?! И за ветки, наверно, цепляются. Говорят, они кору едят. Бедне-енькие..."
Белянка вдруг загрустила.
"Я ведь во всём виновата. Чувствовала, что мороз сильный будет, а голодных много. Мне страшно стало. Ну, я и кричала на подкормках, чтоб на кормёжку собирались. Елим эту мою привычку знает -- не отдёргивал. А я думаю... я думаю: это я во всём виновата, накликала волков", -- Белянка и вовсе понурилась, опустила голову, и её смешная чёлка веером рассыпалась по лбу, путаясь в длинных ресницах. Глаза потухли, тронулись поволокой.
"А-ага, "другое"! Чуть всех не погубила! -- всхлипывая, простонала кареглазая. -- Главное, что Елим меня ни разу не упрекнул! Вопче ни разу! Я не знаю..." -- Белянка с отчаяньем мотнула головой и отвернулась. Молчит и пришлёпывает плачущими губами, да судорожно сглатывает.
Кареглазая разом встрепенулась, вскинула мордаху, разбрасывая скорые слезинки.
"Не буду больше. Я первая волков почуяла. Смутно, конечно, сперва. Думала, ошиблась: так, то пропадёт, то опять -- слабый дух, вроде волчий который. Сердыш вперёд убежал, я на него смотрю: чует он -- нет, спереди всё-таки тянуло. А он хоть бы что: бежит себе, хвостом виляет и головой в снег тычется. Всё лицо в снегу, а главного не чует. С Сердыша, вопче, следопыт никудышный. Вот Оляпка, она -- да! Елим её завсегда хвалит. Женьшень, говорит, а не собака. Она у нас умница. Вот Оляпка дома осталась. Зато Сердышка у нас сильный! Он даже санки тянуть может. Небольшие, правда, не как у меня, но -- всё-таки. У него даже упряжка есть. А злой когда -- вопче! Он так с волками бился!
Вот. А потом, значит, запах всё сильней и сильней -- распознала волчий противный дух. А Сердыш -- нет, конечно. Убежал далеко вперёд, улёгся на дороге и лёд на лапах между пальцами скусывает. И даже ухом не ведёт. Ну, я и закричала. Сердыш как вскочит! Ухи навострил, носом всяко водит, по сторонам оглядывается и понять ничего не может. Елим почувствовал, что я тревожно кричу, по бокам меня гладит, успокаивает, ласковые слова говорит. А я не могу в себя прийти, и всё тут. Вопче разволновалась сильно, трясусь вся, сердце в груди так и колотится. Ноги вопче идти не хотят. Сердыш наконец почуял... А тут... они и вышли... страшные... Они..."