Нерозначники(СИ)

Старик ещё глаза не открыл -- слышит: стучит кто-то в окно, да звонко так, и вместе с тем настырно и тревожно. А до этого сон видел чудной... Будто у него в доме... сразу два Сердыша завелось. И оба здоровёхонькие, по комнате ходят рядышком, словно шепчутся о чём-то. Сначала так-то дома, а потом они вдруг на полянке лесной очутились. А дальше и вовсе дивный сон. Зима самая что ни на есть, снег вокруг, а по снегу... змеи чёрные ползают, да прям киша их! Сердыши их по всей поляне гоняют, а те в разные стороны расползаются. Много, конечно, и побитых тут, всюду чёрные недвижные плетёшки лежат. Кошмар, одним словом.

Потом, когда Сердыши всех змей перебили, откуда ни возьмись дятел в красной шапочке прилетел. Высмотрел дерево сохлое на краю поляны, уселся на него, обнял толстенный ствол лапищами и давай по нему барабанить. Щепки -- во все стороны; Сердыши под берёзой собрались, мордахи задрали кверху, на дятла дивуются. Один всё-таки не сдержался... на дерево полез. Но не добрался -- что-то там вдали усмотрел, сверху почудилось что-нито... Ну и спрыгнул вниз. Тут как-то сон и оборвался. Елим и полянку снежную и собак видеть перестал, а стук так и разносится явственно по избе.

Открыл Елим глаза и сразу про Сердыша вспомнил. Приподнялся скоренько с лежанки и на Сердыша взглянул, а тот вроде как неживой уже...

-- Уснул, старый дурак! -- ругнул себя старик.

Со слезами на глазах опустился на колени возле Сердыша, а он... тёплый и дышит спокойно. Спит. Глаза вдруг открыл, увидел Елима и потянулся, да и лизнул старика в руку... нос-то мокрый и холодный... и глаза ясные, ни кровинки в них, ни мути болезненной.

-- Эхма... Сердышка... живой... -- заплакал старик, обнял Сердыша за шею, прижался к нему. И Оляпка уже проснулась, закружилась радостно вокруг, весело повизгивая.

А стук ладит и ладит, и ещё пуще завёлся, словно кто подгоняет (известно, кто...).

-- Кто-то стучится, Сердышка. Птица должно какая-нибудь. Пойду гляну, нито раскуделит раму-то.

Елим осторожно положил голову Сердыша, поднялся, держась за поясницу, и зашаркал к окошку. Поскоблил заиндевелое стекло. Стук разом и прекратился. Посмотрел старик в расчищенное пятнышко: ворон от избяной стены отлетел.

-- Эхма, ворон, паслёнье крыло! -- вскричал Елим. -- Дурная примета, Сердышка, вовсе худая. Эхма, беда-лебеда, марь белая...

А тут и в дверь постучали.

Елим в испуге на Сердыша смотрит, а сам -- ни с места.

-- К худу, верно, к худу...

В дверь ещё лише заколотили, и уже кличут, и голос как будто знакомый...

-- Елим, дома, что ль?! Открывай скорей, беда у нас!

Елим ахнул, голос-то признал...

-- Михей, ты... что ль?..

-- Да, я, я, открывай скорей!

-- Беда... -- только и сказал Елим, и кованый крючок откинул.

Дверь распахнулась, и Михей сразу потеснил Елима спиной, утолкал в сторону. Егеря внесли бесчувственного Илью.

-- Живой? -- оторопел Елим.

-- Да клади пока на пол, -- командовал Михей, не обращая внимания на Елима. -- Руки, поди, не казённые!

К стеночке они приклонили Илью так-то. Старик Михей в изнеможении глазами ворочает, из груди у него хрипы рвутся. А Ма-Мар очки скоренько протёр, отвернувшись в сторонку и пряча глаза, одел их и растерянно перед собой смотрит. Тоже порядком запыхался, а всё же дыхание придерживает, и словно извиняется. Так и на Елима посмотрел: прости, дескать, нагрянули тут...

По всему видно, что живой Илья. И не в сознании, и не спит, а в бреду будто. Шепчет слова несвязно, глаза то приоткроет, то сомкнёт их. И кажется, что всё равно ничего не видит. Только его в избушку внесли, он и рухнул в жаровню горячки.

Пылающего жаром Илью перенесли в спальную комнату, на одну из кроватей определили. Укутали потеплее, накрыли одеялами ватными. А его всё равно огневица потряхивает, и ещё лише бедолага бредить стал. Елим ещё старую шубейку принёс. Накрыл ею Илью, а сам с жалостью и тревогой смотрит.

--Эхма... молодой совсем... -- дрожащим голосом сказал он. -- Как бы воспаления лёгких не было. Долго на морозе пролежал?

-- Да кто ж его знает?! -- отмахнулся Михей. -- Помогай уж, на тебя вся и надея. Готовь свой отвар лечебный.

Мираш знай себе из схоронки наблюдает. На Михея смотрит и понять не может, что это за деятельный старикан объявился. Всё же решил: егеря это Ма-Мар в лесу повстречал. "Молодец всё-таки Ма-Мар, -- думает, -- сообразил же под егеря подстроиться. Ловко вышло".

А Елим, получается... своего давнишнего недруга встретил. Такое вот нежданное свидание...

Тут уж у Кита оплошка вышла, не в того егеря перевернулся. Знал, конечно, что размолвка у них, у Михея с Елимом, а всё же ничего больше путного придумать не смог.

Этот Михей, скажу тебе, такой егерь -- страшней любого браконьера. Худо свои обязанности исполняет да и сам зверушек почём зря губит. Капканы по всем своим егерским угодьям напружинил и петли поразвесил. Бывает, браконьеров и на заказник наводит.