Нервные государства

Обладая единственной в Европе призывной армией, французы смогли позволить себе новый набор тактических приемов, к которым их оппоненты были совершенно не готовы. В контраст устаревшему и предсказуемому стилю прежних небольших сражений XVIII века, войска Наполеона выдвигались огромной массой, устраивая мелкие диверсии и вступая в стычки по множеству направлений. Молодость участников военных формирований такого типа была преимуществом, особенно проявившимся в столкновении с армиями Пруссии, все еще опиравшимися на аристократический идеал боевых действий, доставшийся от предыдущих поколений. Войска Наполеона стали одной из первых демонстраций принципа, важность которого со временем только росла, а к концу XX века стала подобием идеологии: принципа мощи распределенной сети. До Французской революции ни одно государство не концентрировало ради военных нужд таких административных ресурсов, в масштабах нации мобилизуя лошадей, текстильное производство и сельское хозяйство и вводя прямое регулирование потребительского спроса (рационирование) среди гражданского населения. Отсюда появилась потребность в формировании совершенно нового стиля государственного управления и политического лидерства.

Как сопротивляться такой кампании? В период между 1804 и 1812 годами, когда французские армии вдоль и поперек рассекали Европу, на этот вопрос не было очевидного ответа. После вторжения в Испанию в 1808 году среди местного населения образовалось движение сопротивления, действовавшее посредством мелких диверсий. Эти бойцы получили имя «герильеро». В 1811 году, понеся многократные унизительные поражения в схватках с французами, прусские генералы стали задаваться вопросом, не требуется ли их стране такая же мобилизация населения. Но у них не было возможности создать в обществе необходимый, по их мнению, националистический настрой. Вызванные Французской революцией политические и технические преобразования, дополненные стратегическим гением Наполеона, невозможно было повторить. Так Бонапарт сумел покорить Европу своей воле.

Однако для Карла фон Клаузевица Наполеоновские войны стали девственным полем для теоретических изысканий. Клаузевиц завороженно наблюдал Наполеона, будучи не просто страстным поклонником императора французов, а чем-то гораздо большим. Поступив на службу в прусскую армию одиннадцатилетним юношей, в 1793 году в возрасте двенадцати лет Клаузевиц впервые поучаствовал в бою с французами. Еще через пару лет ему довелось наблюдать свою страну за подписанием унизительного (как ему казалось) мира с Францией. Согласно условиям договора, Пруссия обязывалась не вмешиваться в завоевательные походы Наполеона в Европе, что оказалось для юного свидетеля очень болезненным. Как писал он своей жене в 1809 году, «моя отчизна нуждается в войне, и – скажу прямо, – лишь война одна способна вести меня к счастливой цели».

Его жажда сражаться была столь велика, что Карл в том же году попытался вступить в армию Австрии, а позже поступил на службу к русским, что позволило ему наблюдать поражение Наполеона, так сказать, «из первых рук».

Клаузевица воспитывал отец, который, сам будучи военным, привил сыну восприятие прусской армии как эталона воинской доблести. Но головокружительные победы Наполеона вызвали у Карла чувство стыда и восхищения одновременно. Пока Бонапарт продолжал свое восхождение, Клаузевиц учился в Прусской военной академии, позже став в ней директором. Студентом Клаузевиц посещал лекции по философии, где познакомился с трудами Иммануила Канта и его последователей-идеалистов. Но больше всего Клаузевица занимал анализ новой военной машины, сокрушившей Европу. Французская революция изменила столь много, гений Наполеона был столь велик, а последствия для всех европейских стран от Гибралтара до Москвы оказались столь разрушительны, что возникла необходимость разработки совершенно новой военной науки.

Самым важным наблюдением Клаузевица была невероятная мощь призывной, народной армии, особенно в условиях националистического порыва. Данное открытие он сделал рано, в ходе травмирующих событий своего первого военного сражения: «Имелось в виду небольшой вспомогательной армией дать перевес одной из сторон в разгоревшейся гражданской войне, а навалили себе на плечи огромное бремя борьбы со всем французским народом, выбитым из равновесия политическим фанатизмом»[133]. Способность повести на войну целую нацию восхищала его. Благодаря Французской революции «война сразу стала снова делом народа, и притом народа в 30 миллионов человек, каждый из которых считал себя гражданином своего отечества»[134]. В эту новую эпоху война сделалась почти демократической. Население страны стало не просто разрозненной массой, которую надо направлять и подавлять, а стратегическим ресурсом. Если другие страны, в особенности Пруссия, не смогли бы создать у своего населения похожее желание воевать, у них не было бы никакого ответа угрозе Наполеона.