Несколько месяцев — целая жизнь

— Несерьезно. Дети наших знакомых значительно серьезнее тебя. Взять хотя бы девочку Янковских. Тебе надо брать с нее пример.

Наверное, имеется в виду то, что Петрек не просиял от радости, увидев, как преобразилась его комната, что он хмурится. Что куртка ему опять стала мала. Обычные претензии при встрече после возвращения из лагеря.

— Ага, тебе было письмо, но оно куда-то затерялось во время ремонта.

— От кого?

— От какой-то знакомой.

Для мамы Эля — это «какая-то знакомая», письмо от которой можно потерять, порвать или случайно выбросить в мусорное ведро. Ведь это письмо от Эли. Наверняка это письмо было от Эли.

— Мы купили тебе джинсовый костюм. Очень красивый. Не хочешь примерить?

Петрек не хочет. Какое ему дело до джинсового костюма, когда он знает, что ему никогда не придется прочитать письмо от Эли Лесневской?

— Я думала, ты будешь доволен. Право же, не стоит для тебя ничего делать. Вообще, ты можешь оценить то, что имеешь?

Перед закрытой дверью ванной мама еще долго говорит о неблагодарности, эгоизме, трудном характере Петрека, а когда она так говорит, мир кажется еще более невыносимым, потому что ведь легче жить, когда знаешь, что ты молодец, чем тогда, когда знаешь, что с тобой не все в порядке.

Вечером приезжает отец, сегодня в виде исключения он не привозит от дедушки ни плодов, ни цветов.

— Ого, ты еще больше вытянулся! Настоящий мужчина.

— Что у дедушки?

— Все в порядке, а что ты имеешь в виду?

— Я не знаю.

— Дедушка передает тебе привет.

— Я писал ему.

— Он не говорил об этом.

За ужином разговор идет о предстоящем учебном годе. И отец, и мама надеются, что Петрек наконец серьезно возьмется за учебу, он ведь должен отдавать себе отчет в том, что отметки за последние два года имеют решающее значение при переводе в старшие классы. Неплохо было бы также выбрать какой-то один предмет, записаться, например, в исторический или географический кружок — это тоже принимается во внимание. На что может рассчитывать средний ученик со средними баллами? Ни на что! Абсолютно ни на что. Мама и отец будут глубоко разочарованы, если Петрека не переведут в старшие классы и он не получит полного среднего образования, именно поэтому они стремятся уже сейчас заблаговременно поговорить с ним как со взрослым человеком, они надеются, что он все понимает и постарается хорошо учиться.

Разговор между родителями начинается в кухне, они говорят тихо, но не настолько, чтобы ничего нельзя было разобрать.

— …да, наверное, очень скоро. Беседа была не из приятных.

Не слышно, что отвечает или о чем спрашивает мама, ее голос заглушают шум воды и гудение крана.

— У меня сложилось впечатление, что он внял моим аргументам, хотя и не без внутреннего сопротивления. И лишь когда я сказала, что…

Кран гудит все громче, прямо-таки завывает.

— Что ж, они не в восторге, я без труда договорился с ними. Это весьма облегчило дело.

Непонятно, кто и от чего не в восторге и что облегчило дело.

Кран завернут, и лишь теперь слышен голос мамы:

— Ты разговаривал и с ней?

— Да.

— И?

— Мне трудно прийти сейчас к окончательному выводу. Я предполагал, что будет хуже.

В кухне гремят какие-то крышки, что-то упало.

— Но она должна считаться с моим мнением, — продолжает отец. — Впрочем…

— Я боялась, что…

— Я знаю, что делаю, моя дорогая.

— Но в этой ситуации…

— Именно в этой ситуации.

За окном тарахтит тяжелый грузовик, давится от усилий мотор и стреляет выхлопная труба.

— …поверь, все дело в деньгах. Кто-кто, а там люди считать умеют. — Это снова отец.

— Может, ты и прав, хотя…

— Такова жизнь, моя дорогая. Только в возрасте Петра человеку кажется, что это не имеет значения.

— Ты знаешь, он вернулся каким-то странным.

— Это тебе кажется. Он вырос, загорел.

— Мне трудно его понять. Ты, Генек, должен быть с ним поближе, завоевать его доверие. У меня впечатление, что он за что-то сердится на нас.

Отец возмущен:

— Я все делаю для него, птичьего молока только не хватает, а в ответ одни капризы. То он не в себе, то он недоволен, то этот барин обиделся на меня неизвестно почему. В конце концов, для кого все это? Для него!

После взрыва наступает тишина, кто-то наливает воду, пьет, хорошо слышно бульканье воды, стук отставленного стакана.

— Ты очень нервничаешь Генек.

— Ты удивляешься этому?

— Нет.

— Я бы не хотел возвращаться в прошлое, но я должен честно сказать, что мои детство и юность были такими скверными, врагу не пожелаешь. Мать как мать, вечно в работе, подсовывала мне, что могла, но что она могла? — Вопрос отца повисает в полной тишине. — У бати никогда не хватало ни желания, ни времени заняться нами. Как вернулся он с этих своих работ, дома его не видно было, разные там мероприятия, митинги, демонстрации, собрания. Клочка земли перед домом некогда было вскопать, носило его по белу свету. И хоть бы что-нибудь за это получил! Я хотел дальше учиться. А он сказал, что учиться можно и по вечерам, а теперь, дескать, пора работать. Он, говорит, начал работать в двенадцать лет. — Помолчав немного, отец продолжает: — Хорош бы я был, послушайся его тогда. Вышел бы из меня второй Лесневский.