Несколько месяцев — целая жизнь

Бородач нашел место для забытой линзы и наконец объектив был собран как надо.

— Ты уверен в этом? Не везет мне с вами. Каждый раз я верю, что у вас серьезные неприятности, а оказывается, что один переживает из-за того, что у приятеля американские джинсы, а другая из-за того, что не ее, а подругу пригласили на пробные съемки в кино. Выдумываете себе проблемы. Вы как изнеженные собачки, которых и в жару надо закутывать, чтобы не простудились.

Таким был этот разговор, который ничего не прояснил и ничему не помог. Молодой воспитатель не понял Петрека, и это неудивительно, потому что Петрек и сам не слишком хорошо понимал, что с ним происходит. А может, и понимал, только не сумел передать этого другому человеку, ведь история была долгой и сложной, и, собственно говоря, начинать ее следовало со слов: «Мой отец родился в деревне под Варшавой…»

А может быть, следовало обратиться к еще более отдаленным временам: «Мой дедушка работал трамвайным кондуктором…»

Хотя нет, не так. Сначала надо описать сад, подробно, ни о чем не забывая, потому что каждая вещь может оказаться важной и необходимой для понимания сути дела. Дом тоже надо описать, с виноградной лозой на решетках окон, с низкими потолками, стенами, впитавшими запах яблок, с дымом, сливающимся с вечерними сумерками; горки подушек, положенных одна на другую, скрипящие двери, которые почти никогда не запираются на ключ — не от кого. А когда будет описано самое главное, можно рассказать о дедушке, рассказать очень просто: как сколачивалась клетка для кроликов, как они вместе с дедушкой ходили на кладбище и дедушка разговаривал с бабушкой, а Петрек ждал у ворот, о письмах от Бранека, которые хранятся в ящике, о пани Михалине, Муцеке, Эле, Лесневских, тропинке, бегущей под колесом велосипеда, охапке цветов, брошенных в грязь. И только после этого можно сказать: я хочу, чтобы все это было. Если все будет представлено именно так, только тогда можно без труда понять, чего он хочет.

Иначе понять невозможно.

Но есть еще и вторая часть истории, та, которая начинается со слов «мой отец»… Ее никому нельзя рассказать, потому что неизвестно, как и когда она начинается и чем кончается. И все же существует вторая часть этой истории, еще непонятная, но тесно связанная с желанием: я хочу, чтобы все это было.

На перроне встречает мама, все еще загоревшая, оживленная и заботливая.

— Тебе понравилось? Во что играли? Товарищи были симпатичные? Какая была погода?

На вопросы следуют соответствующие ответы. Было хорошо. Играли в разные игры. Товарищи симпатичные. Погода так себе, но в общем ничего.

— А дома настоящее землетрясение. К счастью, ремонт окончился. Мы десять дней ютились в одном углу. Рабочие циклевали и покрывали лаком паркет, были маляры, водопроводчик, в общем, конец света.

— Ты не писала мне об этом.

— У меня не было сил. Слава богу, все это уже позади.

Около вокзала мама предлагает мороженое. Почему бы и нет, в лагере мороженым не кормили. Один раз собирались дать на десерт, но ничего из этого не вышло, кажется, оно растаяло в бидонах.

— Почему папа с тобой не пришел?

— Он поехал к дедушке.

— Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего не случилось.

— А зачем он поехал?

— Поговорить.

Большая порция мороженого-ассорти — клубничное, сливочное и шоколадное — подтаивает в вазочке.

— Не торопись, Петрек, а то схватишь ангину. Горло очень легко простудить, особенно в жару.

— О чем отец хочет разговаривать с дедушкой?

— Сколько раз тебе говорить, что нечего совать нос в дела взрослых? Ешь мороженое, и идем.

Мороженое не такое уж хорошее, во всяком случае, оно перестало быть вкусным с того момента, когда мама запретила совать нос в дела взрослых.

— Я всего не съем.

— Глаза завидущие! Ты ведь сам хотел большую порцию. Зачем платить лишние деньги — надо было подумать, сколько можешь съесть.

В покрашенной, отлакированной, пахнущей чистотой квартире как-то непривычно и неуютно. Все по-другому. За стеллаж всунута новая раскладная кровать — цветное полотно, натянутое меж алюминиевыми трубками.

— Где мои вещи?

— Я предупреждала тебя, что выкину весь этот мусор. Мне помойка в доме не нужна.

На полках остались только книги, аккуратно обернутые серой бумагой, на корешках рейсфедером отцовским почерком сделаны надписи: Клуб бродяг, Книга сорванцов, Каникулы с привидениями. Следы белой луны, Мистер Ди, Остров сокровищ, Три мушкетера, Призрак тернового холма. Книги для чтения по школьной программе отделены картонкой, на которой каллиграфически выписано: Беллетристика (на одной стороне), Обязательное чтение (на другой стороне).

— Ты должен сказать спасибо, что мы ликвидировали этот балаган. Наконец-то твоя комната выглядит прилично.

За это нельзя сказать спасибо. Если не хочешь скандала, можно только молчать. Лучше всего ничего не говорить.

— Я всегда представляю себе, когда тебя не вижу, что ты гораздо умнее. (В ванной с шумом льется вода. Железный закон возвращения домой — немедленно купаться.) Когда ты, в конце концов, начнешь серьезно думать, Петрек? Ведешь себя, как сопляк.

— Это значит как?