— Надеюсь, «социально опасный» в одиночке сидит? Ну что, Чапаев, как тебе этот триллер? Как думаешь, выдумывает или правду глаголит?
— Однозначно правду.
— Интересно, что дальше будет. Думаю, он триллер в ужастик превратит. Это он кого… Саблиных людоедами назвал? После перерыва, Чапаев, мы с тобой услышим, как Гефтман подведёт оправдательную черту под своим преступлением. У него было время написать сценарий у себя в голове. Так, что всё идёт так, как он задумал, — с решительным блеском в глазах хлопнула ладонью по столу старший следователь по особо важным…
Толкаясь в очереди к кассе в столовой, я наклонился к стоящей впереди Корниенко и тихо спросил:
— А у тебя совсем ничего не ёкнуло, когда он рассказывал… совсем-совсем?
— Приятного аппетита, Чапаев…
Обедали мы за разными столиками.
В одиночную камеру ИВС, где сидел обвиняемый в двойном убийстве Гефтман М. Б., обед принесли вовремя. Суп-лапша на курином бульоне, каша гречневая с тефтелями паровыми, два пирожка с рисом, яйцом и зелёным луком, салат из свежей капусты и эмалированная кружка яблочного сока.
Марк Борисович устал ходить от «кормушки» к вмурованному в пол металлическому столику, перенося миски с едой.
Денег у Виолетты Юрьевны хватило.
Вторая часть допроса началась с вопроса следователя:
— А что было в письме, которое вам жена прислала?
— Не хотелось бы… личное. В общих словах… что я виноват в том, что разрушил её жизнь. Что Соня больна и всё это из-за меня. Она поверила им… Понимаете? Поверила…
— Понятно. А где сейчас ваша дочь? Ей ведь уже двадцать, — поинтересовалась Виолетта.
— Сонечка? Сонечка в сумасшедшем доме. Удивлены? Соню сначала забрали к себе родственники, даже опекунство официально оформили. Но Сонечка — сложный ребёнок… Представляете, сколько на неё навалилось за это короткое время? Сколько раз ей пришлось хоронить родных и кушать поминальную кутью… Когда её двоюродный брат во время детской ссоры сказал ей, что нужно было маме сначала её повесить, а потом самой повеситься, Соня ударила его ножом. Сонечку отдали в специальный детский дом для душевнобольных деток. А когда она повзрослела, её перевели в стационар для взрослых. Я был там, видел её. Прогрессирующая агрессивная шизофрения. Я думал, меня уже ничто не может испугать… Испугало, — играя желваками на щеках, зло прошептал Гефтман.
— Расскажите, как вы строили планы по убийству семьи Саблиных? — жёстким тоном задала вопрос Корниенко, прикрывая своё лицо ладонью, якобы от яркого света настольной лампы.
— Планы? План был один. Выжить. Досидеть. Выйти и казнить этих нелюдей. Вот такой у меня был план. Я вам уже рассказывал… После продажи родительской квартиры в банке на депозите лежали приличные деньги. Сестра сняла их со счёта и отдала их мне с просьбой забыть к ней дорогу. А знаете, как мы жили раньше…
— Это относится к моему вопросу? — нетерпеливо спросила следователь.
— Нет… Вы знаете, когда люди находятся больше десяти лет на «строгой зоне», они невольно обрастают определёнными связями. Я подключил эти связи, «подогрев» свою просьбу определённой суммой дензнаков. Мне нужно было найти Саблиных. Чтобы отследить их «славный» карьерный путь, путь мздоимцев, коррупционеров и мерзавцев, потребовалось время. Кстати, после моего дела они оба получили долгожданное повышение. О! Всё было поставлено на конечный результат. Дело-то резонансное было, в СМИ освещалось, интервью брали у этих людоедов, в новостях по телевизору показывали. А все, кто носил гордую еврейскую фамилию Гефтман, готовы были провалиться сквозь землю. Угадайте, кого мои родственники ненавидели и проклинали больше всего? Короче, из области судью Саблину и следователя Саблина в столицу перевели. Ребята и тут на достигнутом не остановились. Всё те же подлоги, взятки, «сшитые» и «разваленные» дела. Но прокол где-то всё же произошёл. Саблина попёрли из органов, а судью эту, тварь, заставили в отставку по состоянию здоровья подать, дабы тень не упала на институт правосудия. Когда пацаны мне их адрес подогнали, я впервые после того, как откинулся, рюмку водки выпил, — усмехнулся Гефтман, поглаживая ладонью правую область живота, успокаивая своего «зверя».
— Я так понимаю тебя, Гефтман, ты нам сейчас свой мотив убийства Саблиных изложил. Типа, из-за них тебя, невинного, осудили и срок дали. Отец, не вынеся позора, скончался. Мать за ним ушла. А потом и жена жизни себя лишила… Так, Гефтман? — глядя заключённому прямо в глаза, спросила следователь по особо важным делам.
— А тебе этого мало… девушка? — чуть приподнявшись со своего места, спросил Гефтман. — Тебе мало жизней целой еврейской семьи? Я настаиваю… Это было не убийство, и я не убийца! Это была казнь! А я Богом назначенный палач! Я настаиваю! — неожиданно громко крикнул Марк, глядя прямо в объектив видеокамеры, подняв скрюченный указательный палец.