Неслышный зов

Какое-то время, боясь шелохнуться, мы лежали в блаженном облегчении, какое наступает после многих дней напряжения.

Я чувствовал, как ее тепло проникает в меня, и слышал громко стучащее сердце. Дрожь во мне постепенно унялась, но она перешла к ней. Теперь Сусанну лихорадило. Не зная, как поступить, я губами прижался к ее губам… И тут словно ток высокого напряжения пронизал нас и помутил разум…

На какой-то безумный миг земля словно опрокинулась и завращалась в иную сторону. Не стало ни притяжения, ни центробежной силы. Все нарушилось. Взлетев на захватывающую дух высоту, мы парили в насыщенном молниями пространстве…

Когда вернулись на нормально крутившуюся землю и сердца наши стали успокаиваться, Сусанна спохватилась:

— Что же я, подлая, наделала! Не могла совладать с собой. Прости…

— За что? Я же сам виноват. Когда-нибудь нужно было и этому случиться.

В юности казалось, что мальчишкам многое известно о близости взрослых. Не без тревоги каждый ждал мгновения, когда удастся постигнуть тайну, но как это произойдет, я все же представить себе не мог. Правда, знакомые парни, делясь опытом, рассказывали о своих похождениях: одни ухарски хвастливо, другие насмешливо. И трудно было отделить правду от выдумки. И вот теперь, когда все неожиданно случилось, я не мог взглянуть на Сусанну.

— Я у тебя первая, да? — стала допытываться она.

— Да.

— Милый ты мой! — вдруг с нежностью произнесла она и принялась осыпать поцелуями, словно благодаря за то, что я существую.

Я насилу отбился от потока ласк. Нельзя же так обращаться с мужчиной! А ей было весело, она смеялась.

Найдя скомканный халатик, Сусанна скомандовала:

— Отвернись!

Одевшись и поправив у зеркала волосы, она ушла в кухню готовить ужин с таким видом, словно ничего особенного не произошло. А мне-то казалось, что все в мире должно застыть в благоговейном торжестве. Об еде и помыслов не должно быть.

«Для нее, видно, это обыденное и пустяковое происшествие», — с обидой подумалось мне.

Но стоило Сусанне вернуться с фыркающим чайником и тарелкой, наполненной бутербродами, как голод заставил забыть огорчения, быстро привести себя в порядок и подсесть к столу.

Ужинали мы весело и с таким аппетитом, что вскоре тарелки опустели.

Утром Сусанна ушла на службу в свой журнал «Работница и крестьянка». Я отсыпался до полудня, и во сне мне мерещились ее глаза: издали агатовые, а вблизи — зеленовато-коричневые. Из их глубин струился густой, сияющий свет.

Сусанна пришла с работы усталая и грустная.

— Что случилось? — спросил я.

— На первый взгляд — ничего особенного, но когда осталась наедине и поразмыслила, то охватил страх. Я ведь не смогу больше оставаться на Фонтанке.

— Ну и прекрасно! — воскликнул я. — Мы будем вместе.

— Нет, этого я не позволю себе. Покинуть столь неожиданно Мокеича — значит убить его. А жить по-прежнему не смогу. Кроме того, в двадцать восемь лет я обязана была подумать, прежде чем лечь в постель. Это, правда, вышло как-то само собой, но не оправдывает моего легкомыслия. Давай скажем друг другу спасибо за все и разойдемся.

— Почему?

— Потому, что уже не за горами то время, когда я начну стареть, а ты только войдешь в цветущий возраст. Я уже встречала такие пары и знаю, чем это кончается. Лишь сильные духом способны порвать. А хватит ли у меня сил? И в то же время весь день ликую, что наконец-то сумела полюбить. Это не всякому удается и, может, бывает раз в жизни. «Кто ты: брат или любовник, я не помню, и помнить не надо», — прочла она вдруг стихи Анны Ахматовой, как бы специально написанные для нас.

— Перестань печалиться, — сказал я. — Время покажет, как быть. Одно могу обещать: я тебя не предам.

— Верю, — ответила она и нахмурилась, видимо уже тогда замыслив то, на что решилась позже.

На какое-то время мы опять чудеснейшим образом забыли обо всем окружающем и жили только друг другом. Мне хорошо работалось, а она больше не кручинилась. Приходила с улицы разрумянившаяся, порывистая, приносила не только свежий запах снега, но и полную сумку всякой снеди.

— Перестань меня закармливать, — запротестовал я, вспомнив, что мои деньги давно кончились. — На чей счет я питаюсь и живу?

— Давай не считаться. Тебе надо восстановить силы.

— Зажился я здесь. Мне пора перебираться на Седьмое небо.

— Ну, вот и началось! — печально заключила она. — Я тебе надоела!

— Ничуть. Но ведь скоро Мокеич вернется.

— Я ему еще на месяц путевку достала. А когда он появится, меня в Ленинграде не будет.

— Что ты замыслила? — встревожился я.

— Пусть тебя это не заботит. Хорошо? Никаких твердых планов еще нет. И о Мокеиче больше не заговаривай, если жалеешь меня. Я знаю одно: самое мудрое — расстаться вовремя, пока не загублена любовь. Время покажет, есть ли она. На всякий случай могу сознаться: я всегда хочу видеть тебя, с тобой не размышляю, все чувства нараспашку.

Я не стал больше допытываться, но твердо решил перебраться на Седьмое небо. Во мне жил бес, которому дороже всего была независимость.