Несравненная

– Не надо, не надо ее тревожить, Арина Васильевна… Вот отпеть по-православному… Я уже и за батюшкой послал, скоро должен приехать…

Они отошли чуть в сторону, присели на деревянную колоду, и долго молчали, глядя на Чернуху, которая без устали продолжала кружить, оставляя на суглинке следы своих лап.

– Птицы, они чуткие, а вороны особенно, – тихо и раздумчиво говорил Филипп, – вот и почуяла, как земля зашевелилась, успела выскочить… Я ведь тебя не послушался, Арина Васильевна, приходил сюда, еду приносил. Да только напрасно – не признала она меня, ругалась, лопатой замахивалась… А еду выбрасывала.

– К докторам ее надо было отвезти, какая же я глупая, сразу надо было отвезти!

– Все равно бы не помогло. Я узнавал – лечили ее в скорбном доме, я и к доктору съездил, расспрашивал. Доктор ученых слов наговорил, я их и не запомнил, а напоследок по-русски, ясно высказался – не трогайте ее и не лезьте к ней. Я и не ходил до сегодняшнего дня. А сегодня вот пришел, взглянуть хотел… Что-то батюшка долго не едет, давно уже жду.

Филипп замолчал, и они продолжали сидеть на колоде, не сказав больше ни одного слова. Появился на краю поляны Черногорин, увидел обвалившуюся яму, все понял и ушел, растерянно разводя перед собой вздрагивающими руками.

Пожилой, суровый батюшка приехал не скоро. Сопровождал его совсем молоденький дьячок, у которого еще и бородка не отросла – торчали на подбородке в разные стороны редкие волоски. Но пел он очень старательно, видно было, что душу вкладывает. Арина подпевала ему – «со святыми упокой» – и голос у нее дрожал и обрывался.

Закончив обряд, священник с дьячком уехали, а Филипп с Ариной, оставшись, снова сидели на колоде и молчали. Да и что они могли сказать друг другу в эти горькие минуты? Чернуха, не уставая, все ходила и ходила кругами по сухому суглинку, изредка взмахивая здоровым крылом, будто хотела взлететь.

В Иргит вернулись уже на исходе дня. По дороге Арина сказала Черногорину, как о деле решенном:

– Яков Сергеевич, ты деньги отдай мне.

– Какие деньги? – не понял Черногорин.

– Деньги, которые ты содрал с членов Ярмарочного комитета за мое выступление у Пушистой. И будь уж таким ласковым, все до копеечки отдай.

– Что-то я не совсем тебя понимаю, Арина Васильевна…

– И не трудись, чтобы понимать. Отдай деньги и все. Даже гривенника из них не желаю на себя потратить. Я их все Филиппу вручу, пусть он часовню поставит, там, возле горы, где Глаша… Понимаешь меня? И не вздумай возражать!

Черногорин возражать не стал. Когда приехали в гостиницу, он принес деньги в номер Арины и выложил их на стол:

– Вот, как ты сказала, все до копеечки…

– Филипп, забери их, поставишь на эти деньги часовню в память о Глаше. Там, возле горы… Просьба у меня такая к тебе, не откажи… Что ты стоишь, забирай.

Действительно, Филипп стоял посреди номера, словно не решаясь подойти к столу, смотрел под ноги, на носки своих новых сапог, и молчал. Затем, что-то решив для себя, сказал:

– Их надо Никифорову передать, пусть он часовню ставит.

– А почему не ты? Что случилось, Филипп?

– Да ничего не случилось, Арина Васильевна. Не буду я здесь жить, в другие края подамся. А Никифоров – мужик честный, все сделает, как надо. Сегодня же пойду и деньги ему передам. Поставит он часовню, не беспокойтесь.

– Что-то я не совсем тебя понимаю, любезный, – вмешался Черногорин, – появляешься ты всякий раз, как снег на голову, и всякий раз у тебя в запасе фокус новый, как у циркового… В эту, как ее, в Колыбельку-то мы зачем ездили? Проветриться? Или по другой причине нас посылал?

– Посылал, Яков Сергеевич, чтобы неприятностей каких не случилось. Вот их и не случилось. Теперь мне спокойнее.

– А что ты нового узнал? – не успокаивался Черногорин. – Обещал все разузнать.

– И нового ничего не узнал, – вздохнул Филипп, – а раз не узнал, значит, все по-старому остается. Вот и будем радоваться, что по-старому.

– Так ничего и не узнал? – еще раз уточнил Черногорин.

Словно не расслышав вопроса, Филипп сдвинулся с места, подошел к столу, взял деньги, распихал их по карманам и, отойдя к порогу, низко поклонился:

– Прощай, Арина Васильевна, не знаю, доведется ли еще свидеться. Дай Бог добра и удачи. И вы, Яков Сергеевич, прощайте, не поминайте лихом.

– Подожди, Филипп!

– Все я сказал, Арина Васильевна. А долгие проводы – лишние слезы. Прощайте.

И он торопливо, не оглядываясь, выскочил из номера, будто боялся, что за ним устроят погоню.

Черногорин закрыл за ним двери, развел руками:

– Странный какой-то…

Арина не отозвалась. Она и сама видела, что с Филиппом творится что-то непонятное, но не будешь же его догонять и расспрашивать. Да и некогда уже было – до последнего иргитского выступления в ресторане пассажа оставалось совсем мало времени. Ласточка притащила отглаженное платье, и Арина торопливо начала одеваться для выхода.

15