В ограде гуляевского дома между тем разворачивалось в полную силу шумное веселье, и главной заводилой в нем была Арина. Словно в чистой и прохладной воде в жаркий полдень купалась она во всем, что происходило вокруг, и радовалась искренне удавшемуся сватовству, людям, сидевшим сейчас вместе с ней за столом, и чувствовала, как переполняет ее, до внезапной и нечаянной слезы, глубинная, из самого сердца, любовь. И именно здесь, именно сейчас, вспоминался ей Иван Михайлович, словно он сидел рядом – спокойный, невозмутимый и снисходительно смотрел на все происходящее теплыми, синими глазами. Запоздало жалела о том, что не сказала ему на прощание ласковых слов. Зря не сказала…
Она встряхнула головой и весело, улыбаясь всем и сразу, оглядела застолье. Невесты и женихи, разделенные столом, не пили и не ели, а только смотрели друг на друга и взглядами вели долгий, лишь им понятный разговор. Повеселевший Поликарп Андреевич сноровисто управлялся с холодцом, Марья Ивановна, цепко окидывая глазом стол, готова была в любую минуту вскочить с лавки и кинуться в дом, если обнаружится нечаянно в угощении какая-нибудь недостача, полковник Голутвин блаженно улыбался и даже глаза прищуривал, словно кот на завалинке, Николай Дуга любовался на Арину и, похоже, никого, кроме нее, не видел, только что появившийся Черногорин скромно присел с краешку, рядом с Ласточкой, и по привычке своей разводил руками, будто расчищал перед собой пространство, а к нему уже бежала легкая на ногу Дарья и несла ложку и стеклянную рюмку… И все это было настолько родным, будто жила Арина бесконечное количество лет в Колыбельке, будто всех этих людей знала с самого раннего детства и роднее их у нее никого не имелось.
– Арина Васильевна, – почтительно обратился Голутвин, – хотел бы напомнить ваше обещание. Если память мне не изменяет, обещали вы порадовать своим пением.
– Я и не отказываюсь от своего обещания, только у меня пропажа… Ласточка, а где у нас Благинин с Суховым?
– На рыбалку они ушли, Арина Васильевна, давно еще, и до сих пор нету.
– Ну и ладно, пусть рыбачат, – легко согласилась Арина.
И запела…
14
Через два дня, рано утром, «труппа трупов» покидала гостеприимную Колыбельку. Все семейство Гуляевых, в полном составе, провожало гостей до самой околицы. Там, прежде, чем расцеловаться, Марья Ивановна поклонилась и поблагодарила Арину:
– Спасибо тебе, родненькая, за все спасибо. И за песни, и за душу. Светлая она у тебя.
В это самое время прибыли, чтобы попрощаться, Голутвин и Николай Дуга. Полковник долго и церемонно целовал Арине руку, говорил торжественные слова, а Николай стоял чуть в стороне и отводил взгляд, словно не желал смотреть на происходящее. Арина сама подошла к нему, опустила руки на плечи, сказала негромко:
– Прощай, Николай Григорьевич. Не забывай меня, помни, что названая сестричка у тебя есть. Будешь помнить?
Николай молча кивнул, от волнения у него даже слов не нашлось. Арина нежно притянула его к себе и расцеловала. Полковник Голутвин поправил на голове фуражку и удивленно крякнул, будто селезень на болоте.
Долго прощались, душевно, и после, когда уже отъехали далеко от околицы, Арина все оглядывалась назад и взмахивала рукой, а сердце щемило от грусти, потому что расставаться ей не хотелось.
Всю дорогу она молчала, и только уже на подъезде к Иргиту, когда замаячила с правой стороны макушка горы Пушистой, подала голос:
– Лиходей, заверни к яме, – повернулась к Черногорину, который сидел рядом, и пояснила: – Я с Глашей хочу попрощаться, завтра уже некогда будет.
– Зачем? Арина, не рви себе сердце! Оставь беднягу в покое! Не надо туда ездить! Не надо!
– Я же сказала – поехали!
Черногорин замолчал и сердито отвернулся.
Придержав коней возле крайних валунов, Лиходей остановился. Дальше, на коляске, хода уже не было. Арина спустилась на землю, пошла, почти побежала торопливым шагом, огибая замшелые валуны, а в памяти у нее громко и отчетливо словно заново наяву раздался глухой хлопок. «Глаша!» – будто искра проскочила. Арина выскочила на поляну и замерла, словно ударилась с разгона о невидимую стену.
Ямы не было.
Лежала вместо нее рыхлая, обвалившаяся земля, уже подсушенная поверху солнцем, и по земле этой медленно бродила, нарезая невидимые круги, Чернуха, оттопырив на сторону здоровое крыло и оставляя лапами на суглинке густые следы, которые сливались в непонятный рисунок. Увидев Арину, бегущую к ней, Чернуха не испугалась, только замедлила свое движение и беззвучно разинула клюв.
– Гла-а-а-ша!
Никто не отозвался на этот крик, даже Чернуха. Арина обессиленно опустилась на колени и еще раз, уже совсем тихо, почти неразличимо, повторила:
– Глаша…
Она сразу поняла, что здесь случилось и что означал тот хлопок, который все слышали в памятный вечер. Но почему же она тогда не догадалась, почему?!
Чьи-то руки осторожно подняли ее с колен. Арина обернулась – Филипп. Как он здесь оказался?
– Филя… Она, она же там, под землей, осталась… Ее вырыть надо…