Несравненная

В тусклом и желтом свете внимательно огляделся. В нише имелось всего лишь две полки, на которых стояли в ряд одинаковые деревянные ящики. В них, в этих ящиках, и покоилось, до поры, до времени, главное оружие Семена Александровича Естифеева – его наличность. В ассигнациях, в золотых империалах, в серебряных рублях и во всяких штучках-дрючках с бриллиантами для бабьего украшения. Лежали, конечно, деньги у Семена Александровича и в банке, но те деньги лежали для работы – купить, оплатить, а вот эти, в подвале, представлялись ему тем самым оружием, которым он защитится от любой напасти.

Давно еще, когда начал строить дом, сделал Естифеев эту нишу и давно еще положил сюда первые деньги. Спускался он в подвал, чтобы взять часть накопленного, только по крайней необходимости, и не было еще случая, чтобы деньги не помогли.

Значит, помогут и в этот раз.

Не торопясь, он проверил все ящики, затем взял два из них, обхватив руками, как вязанку дров, нагнулся, чтобы захватить еще и фонарь, и в этот момент услышал негромкий, железный звяк. Выпрямился, поворачиваясь к маленькой нише, показалось, что там звякнуло. Шагнул ближе, чтобы глянуть, и рухнул как подрубленный лицом в каменный пол, задохнулся от невыносимой боли, которая снизу, от ног, полохнула по всему телу, вышибая из сознания.

Когда пришел в себя, дернулся, пытаясь освободиться от режущей тяжести, но она придавливала его намертво. Он выворачивал голову, пытаясь увидеть маленькую нишу и понять – что там случилось? Но и этого не смог сделать, потому что снизу разглядеть нишу было нельзя.

Случилось же все, как и всегда случается в жизни, очень просто. Естифеев плохо закрепил железный крюк на колесе, и тот соскользнул. Тяжелая дверь, склепанная из толстых пластин, обрушилась вниз, вздернув тросы и крутнув шестеренки, обрушилась всей своей большой тяжестью, сначала ударив в спину и швырнув на пол, а затем придавила ноги, раздробив кости, чуть повыше коленей.

Ящики далеко отлетели, один из них раскрылся, и из него вывалились, раскинувшись веером, двадцатипятирублевые ассигнации, с которых важно и величаво смотрела царица Екатерина, сжимая в руке скипетр. Естифеев тоже смотрел на нее угасающим взглядом, мычал, не в силах переносить рвущую его боль, и чуял еще знакомый, кисловатый запах. Откуда он? И лишь окончательно теряя сознание, догадался – квашеной капустой несет. Бочка-то рядом стоит. Прокисла капуста, выбрасывать пора…

Глава пятая

1

«Добрый день, или вечер, многоуважаемая Арина Васильевна!

Пишет Вам и шлет свой душевный привет старинный знакомый Ваш, Никифоров Терентий Афанасьевич. В первых строках моего письма желаю я Вам крепкого здравия и доброй удачи во всех житейских делах, а также в пении. Письмо это пишу по адресу, который дали мне господа писатели в нашем Ярмарочном листке, и потому сильно беспокоюсь, дойдет ли оно до Вас. Надеюсь на Бога, что дойдет. Хочу отчитаться перед Вами за деньги, которые передал мне Филипп Травкин. Часовенку с Божьей помощью мы возле горы Пушистой поставили, молебен, как положено, батюшки отслужили, и надеюсь, что душа бедной Глаши радуется, глядя на нашу часовенку с небес. По расходу денег составил я маленький реестрик, который и прикладываю к своему письму, а что остаточек израсходовал не на часовню, прошу простить меня, грешного, великодушно. На остаточек этот угостил я винцом плотников, которые часовню рубили, и очень они остались довольными, и слали Вам свои приветы и благодарности. А Филиппа Травкина, который мне деньги передал, я после того дня не видел, и ни разу в Иргите не встретил, только слышал слух, что уехал он из города насовсем, а куда уехал, никто не знает. Известный Вам Естифеев Семен Александрович лишился обеих ног, которые перебило ему хитрой дверью в собственном подвале, и лежит он теперь дома, без всякого движения, и, как говорят люди, потихоньку отдает Богу душу. Заставили его выплатить огромадные деньги за какие-то обманы и, говорят, скоро заставят выплатить еще больше, потому что полицейские чины до сих пор к нему на дом ходят, снимают допросы и бумаги пишут. Один знающий человек сказал мне, что Естифеев, если не помрет, нищим останется, без всякого куска хлеба. А во всем остальном жизнь наша двигается хорошо, по-старому, а я уже больше не пойду на „Кормильце“, которого продали новому хозяину, и нанял тот новый хозяин молодого капитана. Еще раз шлю Вам свой привет, Арина Васильевна, пожелание здравия и кланяюсь.

К сему Никифоров Терентий Афанасьевич».

И внизу листа – мудреная, с завитушками, подпись.

Арина несколько раз перечитала письмо, сложила лист по сгибу, мельком глянула на «реестрик», в котором все деньги и траты расписаны были до копеечки, и печально улыбнулась. Милый капитан Никифоров! Сделал доброе дело, да еще и прощения просит, что малую толику денег израсходовал на угощение плотникам…

– Низкий тебе поклон, Терентий Афанасьевич. А тебе, Филя, дай Бог удачи и счастья!

– Кто пришел-то? – Ласточка выглянула из-за портьеры в соседней комнате, удивилась: – Вы с кем разговариваете, Арина Васильевна?